Городской роман - Ольга Дремова

– Лен, возвращайся, он нас согласен везти за четыреста! – на краткий миг голос Вани наполнил душу хохла надеждой и удовлетворением.

– Здесь водитель предлагает триста! – донесся звенящий голосок девушки, и, не разглядев хитрой улыбки, которой обменялись между собой ребята, бедняга совсем пал духом.

– Что он там, совсем ошалел, что ли? Все-таки ночь, зима, мог бы цену и не скидывать, тоже мне коллега называется. Он бы еще предложил за десятку с носа, как в общественном трамвае, совсем молодцом бы был, – пробурчал он. – Ну ладно, бог с вами, садитесь ко мне за двести пятьдесят, все равно пустым еду, – обреченно вздохнул он.

Да, сегодня был просто не его день. Жизнь дала трещину, денег осталось два чемодана, и вечер, так хорошо начавшийся, судя по всему, был окончательно испорчен.

– Ладно, денег не даете, так хоть покатаюсь с ветерком, – объявил он, вжимая педаль газа до самого пола.

Сказать, что поездка прошла на едином дыхании – значит не сказать ничего, потому что даже скорый поезд по сравнению с гоночным автомобилем обиженного хохла мог показаться детским развлечением. Как и было обещано, через полчаса они уже звонили в дверь к Светлане.

Проклиная свою импульсивность, Светлана ходила из угла в угол, меряя шагами тесное пространство комнаты. Зачем она позвонила ребятам на ночь глядя? Глупо, больше ничего не скажешь. Что изменилось бы от того, что они узнали обо всем утром? Ровным счетом ничего. То, что они сейчас приедут, ничего не исправит, только теперь к ее волнениям по поводу пропавшего сына прибавились переживания за дочь. Возвращать их было уже поздно, судя по времени, они уже были на полпути к ее дому, и ждать их приезда оставалось совсем недолго, но эти сорок минут показались ей вечностью.

За редким исключением дочери всегда ближе к матерям, чем сыновья, – наверное, так было задумано природой с самого начала, – но семья Нестеровых являлась именно таким редким исключением, почти ошибкой природы, потому что самыми близкими людьми в ней были теща и зять.

Говорят, что тещу можно воспринимать только как великий природный катаклизм – наводнение, землетрясение или пожар, причем катаклизм неотвратимый, неизбежный и оттого вдвойне страшный. Но для Вани, лишенного элементарного человеческого тепла с самого детства, теща стала чуть ли не самым дорогим человеком на свете.

Относясь с большим уважением к своей матери, он не мог не чувствовать, тем более теперь, что они с ней чужие люди, прожившие долгое время бок о бок, изучившие привычки и слабости друг друга, но так и не ставшие по-настоящему близкими людьми. Другое дело – Светлана Николаевна, к ней он мог, не задумываясь, прийти со всем, что было у него на душе: спросить совета, поделиться радостью, с удовольствием увидев, как засияют при этом ее глаза. Сама Светлана никогда не разделяла Аленку и Ванечку на своего ребенка и чужого, они были для нее одним целым, и день, когда Иван вошел в жизнь их семьи, она считала одним из самых замечательных.

С приездом ребят волнение Светы немного улеглось, но, уже переступая порог, они увидели, что Светлане очень плохо. Глаза ее, обычно теплые и сияющие, были померкшими и блеклыми, а где-то на самом донышке в них застыли обида и страх, и, несмотря на то что она пыталась улыбаться, они оставались тревожными.

Она проводила ребят в кухню, налила им чаю, села на табуретку и стала рассказывать, что и как произошло. Сначала она пыталась говорить спокойно, а потом, переживая все заново, перестала себя сдерживать, и по ее щекам полились слезы незаслуженной обиды.

– Понимаете, страшно не то, что он говорил, а как он это говорил, – всхлипнула она, вытирая тыльной стороной ладони щеку. – Он смотрел на меня так, как будто я его злейший враг, как будто он ненавидит меня.

– Мама, может быть, ты накручиваешь себя зря? Ничего уж такого страшного не произошло, подумаешь, ну, не поночует ночь или две дома, не конец света. Никуда он не денется, вернется, – уверенно проговорила Алена.

– Светлана Николаевна! – произнес Ваня. – С мальчиками это бывает, я и сам не раз уходил из дома. Это возраст такой, поверьте. Все гораздо проще, чем вы думаете. Вы замечательная мама, и Володька непременно к этому придет, только для этого ему нужно время. Он же должен всем доказать, что он уже самостоятельный и взрослый.

– А по-другому об этом сказать нельзя было?

– Наверное, по-другому он не сообразил, – улыбнулась Алена, сочувственно глядя на мать.

Она была полностью согласна с Ваней, что у Володьки временный заскок, но мать было искренне жаль, и, если бы Володька сейчас подвернулся ей под руку, не задумываясь, сняла бы ремень с вешалки и выдрала его безо всяких сожалений. Тоже мне, нашел, на ком тренироваться, права он отстаивает, а мать с ума сходит.

– Светлана Николаевна, это нужно пережить, – мягко сказал Ваня. – Самое лучшее, что мы сможем предпринять, – это узнать, где он и с кем, но трогать его не стоит. Пусть эта блажь пройдет. Дело молодое, он ей скоро надоест, да и кормить его вечно никто не станет, так что хочет он этого или нет, а вернуться ему все равно придется.

– Ты думаешь? – проговорила с надеждой Светлана.

– Тут даже и думать нечего, – с уверенностью откликнулся Иван.

Через час, когда чашки были помыты и первая буря утихла, Светлана отправила ребят спать. Через тонкую перегородку стены уже доносился раскатистый храп Ивана, небо над крышей соседнего дома потихоньку подергивалось предрассветной краснотой, а Светлана все лежала на кровати с открытыми глазами, и душа ее тревожно ныла, будто роняя капли горькой горячей боли. Ощущая в горле липкий густой ком обиды, она слушала раскатистые неровные удары сердца, молоточками стучащие в ушах и тупым громыханием отдававшиеся в мягких перьях туго набитой подушки. Слез не было, но воспаленные от бессонной ночи глаза горели, будто засыпанные мелким колючим песком. Закрывая веки, Света ощущала, как невидимые твердые песчинки царапают поверхность глаз, оставляя за собой тонкие, словно волос, невесомые ссадины.

Отчаявшись уснуть хотя бы ненадолго, она встала и, не включая света, на цыпочках, боясь разбудить ребят, прошла на кухню. Через шторы было видно, как, прищурив хитрые кошачьи глаза, играли желтыми усиками уличные фонари и как, растворившись в густой мути предрассветного неба, зияли пустыми провалами слепых глазниц дремлющие дома.

– Не спишь? – негромкий шепот за спиной заставил Светлану вздрогнуть. – Прости, – улыбнулась дочь и виновато взглянула матери в лицо, – я не хотела тебя напугать.

– Ты чего полуночничаешь? – стараясь унять внезапную дрожь, Света посмотрела на босые пятки Аленки. – Сто раз говорила, не ходи босиком, простудишься. – Поймав взгляд дочери, Светлана обратила внимание на свои босые ступни и, не удержавшись, хмыкнула.

– Мам, почему, что ни мужик, так с червяком? – негромко проговорила Алена, и по тону дочери Светлана не смогла понять, о Володе или об Анатолии идет речь.