Дом, в котором я тебя потеряла - Наталья Росин

Но оглядев помещение, я разочарованно вздохнула. Все детство представляла, что здесь, как минимум, прячется приведение или в шкафу есть проход в Нарнию, но это была совершенно обычная комната. Оливкового оттенка обои, простая уютная кровать, потертый туалетный столик матери, комод с одеждой. Я провела по столику пальцем, оставляя след на слое пыли. Не первый и не последний мой след в этом доме.

Я скинула на кровать рюкзак, который не решилась оставить на первом этаже, и вышла на балкон. Он не был застеклен и поток холодного ветра, пропитанного сладостью запаха сосновой коры, окутал меня. Я замерла от восхищения, оглядывая возвышающийся над домом склон горы, покрытый многовековыми соснами. Они чуть наклонялись вперед, глядя прямо на меня, но я знала, что даже сильный порыв ветра не сможет заставить тяжелые, глубоко въевшиеся корни сосен оторваться от крепко держащей их почвы. Я вздохнула, улыбнувшись. Я тоже вопьюсь корнями в свою почву.

Затем мой взгляд упал на массивный ящик в самом углу балкона, под окном. Приблизившись, я поняла, что это закрытый подрамник для картин матери и судорожно вздохнула. Сколько раз я умоляла маму показать мне картины? Но все безуспешно. И вот теперь я чувствовала себя преступницей, открывая подрамник. Я словно вторгалась на совершенно чужую мне территорию, хотя и понимала, что сейчас мама была бы не против. Ведь я ищу ответы. А в этих картинах находились ответы на все волнующие вопросы. Меня переполнял адреналин и нетерпение.

Но я не торопилась доставать картины. Меня понемногу охватывал страх. Казалось, что я уже знаю, что найду. Словно какая-то часть мозга отталкивала руку, не давая узнать разрушающую правду. Я закусила губу, прислушиваясь к своим эмоциям. Все внутри вопило: «Не надо, не сейчас, еще рано».

– Нет. – Упрямо сказала я вслух и достала первую картину.

А затем вторую, и следующую. И с недоумением нахмурилась. Моя интуиция ошибалась – картины не изображали ничего невероятного. Просто зарисовки моего собственного детского лица.

На улице становилось все темнее, но я еще могла рассмотреть рисунки. Вот мое лицо в профиль, анфас, вот я стою у пруда рядом с домом, глядя чуть исподлобья. Да, это были мои портреты, но все же что-то отличалось от оригинала. Не было шрама над бровью, да и сама энергетика картин отличалась от моей истиной. На всех рисунках я выглядела напряженной и серьезной. Мои зеленые глаза сверкали энергетикой и внутренней силой, немыслимой для пятилетней девочки. Словно я жила уже сотни лет. Эти глаза заворожили меня и я села прямо на грязный пол, поджав под себя ноги и вглядываясь в свой портрет.

Неужели мама видела меня такой? Такой… мудрой? Я завороженно смотрела в собственные нарисованные глаза. Это не глаза ребенка, а глаза сильной, пережившей что-то очень плохое женщины. Я боялась сама себе признаться, что это взгляд был даже в чем-то злым. Эта нарисованная девочка была преисполнена уверенностью, силой и яростью. Я провела пальцем по шершавому полотну, чувствуя подушечками мазки краски.

– Мама. – Еле слышно произнесла я. – Может, это и не мои глаза?

Эта внезапная мысль потрясла меня. Может, мать никогда не показывала мне эти портреты из-за того, что изображала на них свою собственную боль? И рисуя свои глаза в теле ребенка, пыталась вернуться в детство. Исправить прошлое кистью.

Я просидела так еще долго, перебирая рисунки до тех пор, пока солнце совсем не скрылось за горизонтом, и глаза не перестали различать изображение. Очнувшись, я поднялась с пола, чувствуя, как затекла каждая мышца в ногах. Пора подумать и о делах насущных.

Убрав картины обратно в подрамник, я зашла в спальню. Стало совсем темно, и я с ужасом подумала, что мне придется снова идти по темному коридору и спускаться по опасной лестнице в еще большую темноту. Неуверенно открыв дверь в коридор, я почувствовала, как меня захлестывает страх. Тьма казалась живой, двигающейся и дышащей. Казалось, что я просто оказалась в толпе враждебных и голодных существ. Не людей, кого-то более злого и ощутимого только на уровне эмоций. Я ощутила покалывание на руке, словно кто-то почти прикоснулся ко мне.

Вскрикнув, я отступила назад, закрывая за собой дверь. Благо, она запиралась на замок. Прижавшись к двери спиной и опустившись на пол, я обхватила себя руками и заплакала от страха. Теперь уже неважно, что это мой родной дом. Важно, что я здесь совершенно одна, ночью, в полной темноте и неизвестности.

Я сжала телефон, словно этот глоток света мог меня спасти, и вошла в галерею с фотографиями. Раньше я делала снимки намного чаще, но за эти четыре дня все мои прежние привычки отступили на задний план. Я пролистывала фотографии закатов и рассветов, общих прогулок с Тимуром, массу селфи, снимки из студенческой жизни, моего класса, где я была классным руководителем в школе, и страх немного отступил. Фотографии словно напомнили, кем я была все это время, и в каком мире жила.

Мой палец замер напротив имени Тима на экране. Безумно хотелось позвонить, услышать родной голос, но я знала, что у него уже совсем поздно. И я не знала, что могу услышать. Пожалуй, этого я боялась больше всех призраков на свете. Несмотря на прошлый разговор, мы все же расстались. И теперь он может делать все, что ему угодно.

Пора быть взрослой. Я глубоко вздохнула. В моем мире нет призраков и чудовищ, не считая некоторых людей. Конечно, отсутствие света выбивало из колеи, и я начинала злиться на себя за то, что не продумала этот момент. Единственное правильное решение – вернуться в съемный дом. Но спускаться вниз по полуразрушенной лестнице в темноте просто опасно. Здесь некому мне помочь, если я упаду.

И даже если я доберусь до дома без травм, то утром придется возвращаться, и я опять потрачу много времени. Да и если не кривить душой, то мне жутко не хотелось покидать дом побежденной. Тем более утром я могу просто не попасть в него снова. Нет, ночевать буду здесь. Я решительно поднялась с пола.

Включив на телефоне фонарик, я поставила его на туалетный столик так, чтобы он освещал всю комнату. Мое собственное лицо бледным пятном отразилось в зеркале. Я поискала в тумбе новое белье. То, что покоилось на кровати, выглядело чистым, но мне претила мысль спать на белье, пролежавшим здесь неизвестно сколько времени. Скорее всего, Вера меняла его, но меня не покидало ощущение, будто на этой же кровати спали мои покойные родители. В тумбе нашелся совсем новый комплект белья и упакованный в вакуум теплый махровый плед.

Оправившись от испуга, я деловито сменила постельное белье, сложив старое так же аккуратно в тумбу, и достала из рюкзака спортивный костюм. Спать в джинсах и майке жутко неудобно, но и раздеваться до пижамы я еще не могла. Дом был родным, но пока что совсем неосвоенным и враждебным. Я не могла избавиться от ощущения, что он живет своей жизнью. И за пятнадцать лет его порядок до меня никто не нарушал.

Желудок сводило от голода – за весь день в него кроме кофе ничего не попало. Я вспомнила про рюкзак. Благо, моя голова хотя бы предусмотрела, что в доме нет еды, и взяла с собой купленные в киоске снеки и печенье. Устроившись на кровати, я мрачно захрустела чипсами, глядя на проглядываемый за светом телефонного фонарика собственный силуэт в зеркале. После картин мамы теперь даже это отражение пугало. Словно мать видела во мне другого человека. Казалось, что силуэт шевельнется без моей воли, и я увижу, кто все это время прятался во мне.