Искра жизни - Эрих Мария Ремарк

— Я это не забуду.

Левинский дотронулся ладонью до плеча Пятьсот девятого. Тот воспринял это прикосновение как нечто большее… и еще раз взглянул на Левинского. Тот кивнул. Его лицо было похоже на лица в Малом лагере. Пятьсот девятый почувствовал, что его поняли. И он продолжил свой путь.

Его ждал Бухер. Они догнали четверых других, тяжело шагавших по дороге.

— Мясо, — бормотал Вася. — Суп и мясо.

В канцелярии пахло холодным спертым воздухом и гуталином. Специально выделенный дежурный подготовил все бумаги. Он измерил их безучастным взглядом.

— Вам надо расписаться здесь.

Пятьсот девятый посмотрел на стол. Он не понимал, что здесь надо было подписывать. Обычно заключенным отдавали команду, и конец. Потом он почувствовал, что кто-то его пристально разглядывает. Это был один из писарей, сидевший сзади дежурного. У него были огненно-рыжие волосы. Когда тот увидел, что Пятьсот девятый ощутил на себе его взгляд, он незаметно повернул голову справа налево.

Вошел Вебер. Все замерли по стойке «смирно».

— Продолжайте! — скомандовал он и взял бумаги со стола. — Еще не готовы? А ну-ка быстро подписать это!

— Я не умею писать, — сказал Вася, стоявший к Веберу ближе всех.

— Тогда поставь здесь три креста. Следующий! Один за другим подошли трое новеньких. Пятьсот девятый судорожно попробовал взять себя в руки. Ему казалось, что где-то еще должен быть выход. Он снова посмотрел на писаря. Но тот больше не поднимал глаз.

— Теперь ты, — прорычал Вебер. — Шевелись! Заснул что ли, а?

Пятьсот девятый взял в руки бумагу. В его взгляде отражалась мутная поволока. Несколько напечатанных на машинке строк прыгали у него перед глазами.

— Еще читать будешь! — Вебер толкнул его. — Подписывай, ты, гад вонючий!

Пятьсот девятый прочел. Дойдя до слов «настоящим я добровольно заявляю», он бросил лист на стол. Это была она — последняя отчаянная возможность! Именно ее имел в виду писарь.

— Быстрее, ты, дерьмо! Я что, должен водить твоей рукой?

— Добровольно я не пойду, — сказал Пятьсот девятый.

Дежурный уставился на него. Писари подняли головы и сразу снова склонились над своими бумагами. На какое-то мгновение наступила мертвая тишина.

— Что-о? — спросил Вебер, не веря своим ушам. Пятьсот девятый вдохнул воздух в легкие.

— Добровольно я не пойду.

— Значит, ты отказываешься подписать?

— Да.

Вебер облизал губы.

— Итак, ты не желаешь подписать? — он схватил Пятьсот девятого за левую руку, вывернул ее и завел высоко за спиной. Пятьсот девятый повалился плашмя на пол. Вебер продолжал удерживать вывернутую руку, подтянул на ней тело Пятьсот девятого, покачал его и наступил ногой на спину. Пятьдесят девятый вскрикнул и затих.

Другой рукой Вебер взял его за шиворот и поставил на ноги. Пятьсот девятый бухнулся на пол.

— Дохлятина! — прорычал Вебер. Потом он открыл дверь. — Клейнерт! Михель! Вынесите это ничтожество отсюда и приведите его в чувство. Я сам выйду к вам.

Они вытащили Пятьсот девятого наружу.

— Теперь ты! — сказал Вебер Бухеру. — Подписывай!

Бухер задрожал. Он не хотел этого, однако уже не владел собой. Пятьсот девятого рядом не было. Неожиданно Бухер остался один. Все в нем размякло, но он понял, что должен быстро проделать то, что уже сделал Пятьсот девятый, иначе будет поздно, и тогда придется, как автомат, выполнять все, что ему прикажут.

— Я тоже не подпишу, — пробормотал он. Вебер ухмыльнулся.

— Вы только посмотрите! Еще один нашелся! Ну прямо как в самом начале, в старые добрые времена!

Бухер едва почувствовал удар и погрузился в какое-то зловещее затмение. Когда пришел в себя, над ним стоял Вебер. «Пятьсот девятый, — подумал он. — Пятьсот девятый старше меня на целых двадцать лет. С ним Вебер устроил ту же самую расправу. Поэтому я обязан выстоять!» Он ощущал жуткие боли, жжение, ножи в лопатках, он не слышал собственного крика — и потом снова затмение.

Когда он снова пришел в себя, то лежал уже рядом с Пятьсот девятым на цементном полу в другом помещении. Сквозь шум долетел голос Вебера: «Можно было бы подписать за вас — и конец делу; но я на это не пойду. Я не спеша сломаю ваше упрямство. Вы сами это подпишете. Вы будете на коленях умолять меня разрешить вам подписать, если только к тому времени у вас хватит на это сил».

Пятьсот девятый воспринимал голову Вебера как темное пятно перед окном. Она казалась ему очень большой на фоне неба. Голова была смертью, а небо за окном — неожиданно жизнью. Жизнью, совершенно не важно, где и какой — во вшах, побоях, крови, — тем не менее жизнью, пусть даже на самый короткий миг. Потом в это восприятие ворвалась деревянная тупость, нервы сочувственно снова отключились, и вот уже ничего больше не осталось, кроме приглушенного грохота. «К чему сопротивляться? — сверлила его сознание какая-то глухая мысль, когда он снова пришел в себя. — Ну какая разница — быть забитым до смерти здесь или подписать бумагу и погибнуть от укола. Так даже быстрее и не столь мучительно». Но потом он услышал рядом голос, свой собственный голос, которым, казалось, говорил кто-то другой: «Нет, я все равно не подпишу, даже если вы меня убьете».

Вебер рассмеялся.

— Тебе, наверное, этого очень хочется, ты, скелет. Чтобы все это поскорее кончилось, не так ли? Но убиение длится у нас неделями. Сейчас это только начало.

Он снова взял в руки поясной ремень. Удар пришелся Пятьдесят девятому по глазам, глаза у него были посажены слишком глубоко. Потом ремень угодил в губы, и они треснули, как высохший пергамент. После нескольких ударов по черепу застежкой ремня он снова потерял сознание.

Вебер оттащил его в сторону и принялся избивать Бухера. Тот попытался отстраниться, но не успел.

И удар пришелся по носу. Бухер скорчился от боли, и в этот момент Вебер ударил ему между ног. Бухер вскрикнул. Он еще пару раз ощутил, как застежка врезалась ему в шею. Потом снова впал в забытье.

Он слышал беспорядочные голоса, но не подавал признаков жизни. Пока он внешне без сознания, его не станут бить. Голоса бесконечно проносились над ним. Он старался не прислушиваться, но они приближались, заполняя его уши и разум.

— Мне очень жаль, господин доктор, но если люди не хотят добровольно… Вы же видите, Вебер всячески пытался их уговорить.

Нойбауэр был в прекрасном настроении. Все, что произошло, подтвердило его ожидания.

— Вы от них этого требовали? — спросил он Визе.

— Разумеется, нет.

Бухер попробовал незаметно приоткрыть глаз, но не мог контролировать свои веки. Они открывались, как у механической куклы. Он увидел Визе и Нойбауэра. Потом разглядел Пятьсот девятого. У него тоже были открыты глаза. Вебера в комнате больше не было.