Пуля для карателя - Александр Тамоников

Опять засасывало отчаяние. Он не боялся смерти — вообще редко о ней думал и ничего в ней не понимал. Делай то, что нужно, выполняй свою работу, будь честен перед самим собой — и не надо думать ни о какой смерти. Если думаешь — значит, притягиваешь. И сейчас не думай! Думай о том, как не признаться на допросе. Это трудно, фактически невозможно, учитывая специфику заведения и разработанные специалистами методики по выявлению нужных сведений. В этом плане, конечно, жирный минус, что его не убили…

Иван сидел, обняв голову, и заставлял взять себя в руки. Он сильный мужик, а не поможет сила, использует хитрость и смекалку. Ничего ужасного не случилось. Череп целый, шишка пройдет. Переломов нет, гематомы рассосутся. Все остальное — ничтожные царапины. Подумаешь, жандармы переусердствовали, когда везли его в тюрьму…

От самовнушения стало лучше, возвращались силы.

— Эй, приятель… — снова позвал он, — ты здесь?

— Ну, здесь, чего надо? — подумав, сообщила темнота.

— Звать как?

— А что?

— Просто…

— Ну, Януш… Януш Ковальский…

— И за что тебя в тюрягу?

— Ну, пся крев, за карманную кражу в трамвае… — оскалился сиделец. Это был невысокий жилистый паренек с русыми волосами, измазанными грязью и кровью. Родители наградили тонкими чертами лица и острым носом — эдаким а-ля Буратино. — Не сошлись с нацистами по ряду принципиальных вопросов, понял? Из восставших я, что тут непонятного. Дали немцам жару, все наши погибли, а меня… — Он вздохнул и замолчал.

«А тебя по-хорошему должны были шлепнуть на месте, — подумал Иван, — как, собственно, и по-плохому. А не тащить в тюрьму гестапо, чтобы выделить отдельную жилплощадь и возможность безнаказанно болтать с соседями. Провокатора подсунули? Но ведь должны понимать, что опытный разведчик на такой примитив не поведется… Или опытный разведчик опытному разведчику рознь? Ты, избитый, раскисший, отчаявшийся, готов плакаться в жилетку первому встречному-поперечному?»

— А тебя за что прибрали? — поинтересовался Януш.

— За дело, — проворчал Иван. — Здесь невиновных не держат. Камер не хватит, чтобы невиновных закрывать…

— А имя у тебя есть?

— Да было где-то…

— Вот я так и знал! — всплеснул руками паренек. — Я перед ним, как на духу, все про себя рассказываю, а он, оказывается, вон какой… И какого дьявола ты первым ко мне полез, а? — Он обиделся и убрался в темноту.

Ивану стало смешно, он тоже отступил, присел на нары. Впечатление об арестанте не складывалось, да и в текущей обстановке это было не самое важное.

— Не пойму я тебя, добрый человек, — бурчал с противоположной стороны прохода Ковальский. — Форма на тебе немецкая, я бы даже сказал, офицерская, но выглядишь ты как последний бродяга. Потрудились над твоей внешностью — душу отвели. Видно, сильно ты насолил нацистам, верно? Провокатором ты быть не должен — где это видано, чтобы провокаторов подбрасывали в немецкой форме? Странный ты какой-то. Может, ты и правда немец, только провинился перед своими? Если в мундире, значит, и по-немецки можешь болтать, и по-польски чешешь, словно сам из Лодзи или Кракова…

«Полиглот называется, — мысленно усмехнулся Иван. — Еще по-русски можем и английский помним».

Он буркнул что-то невразумительное. Паренек заткнулся, вновь обиженно засопел. Фашистское одеяние на майоре Красной армии как-то сильно обветшало. Он ощупал себя, застегнул зачем-то наполовину оторванную пуговицу. В правом рукаве ощущалось какое-то неудобство. Он одернул рукав, но неудобство не проходило, словно скаталось что-то под рукавом, мешалось. Стал ощупывать его и вдруг похолодел, не поверив своим ощущениям. Этого не может быть! Так халтурно обыскивали? Избавили от ремня, фуражки, личных вещей в карманах, ранца… Впрочем, нет, фуражку он потерял, когда испытывал на практике свои летательные способности, от ранца избавился намеренно, забросив его по ходу пробежки в подвернувшуюся квартиру… Рукава не ощупывали, им и в голову не могло прийти. Факт оставался фактом — к внутренней стороне предплечья прилип английский одноразовый пистолет «sleeve gun», ранее испытанный на своих немецких «коллегах»! К плечу с внутренней стороны вдоль шва крепилась резинка, она и не давала пистолету выскочить из рукава в ненужное время. Но если хорошо махнуть рукой, помогая себе пальцами…

Участилось дыхание, по спине струйкой потек пот. Пистолет был заряжен, он точно помнил — причем последним патроном. Трубочка гладкая, небольшая, выявить ее не просто. Нужно тщательно ощупывать арестанта или раздеть его, чтобы обнаружить этот инородный предмет… Иван невольно потрогал свою руку, заерзал, словно сидел на углях. Неплохая находка, можно даже сказать, окрыляющая… Но будь уж реалистом, товарищ майор, что тебе с того? Ну, приятно, да. Но это не станковый пулемет Горюнова, даже не автомат ППШ со снаряженным магазином на 70 патронов. Это штука, чтобы раз пальнуть — причем в упор, потому что целиться невозможно. Какая практическая польза? Сбежать не поможет — поскольку в тюрьме не один охранник. Слабое утешение — не задаром отдать свою жизнь, а продать за адекватную цену. Можно прибить какую-нибудь важную шишку, если она захочет с тобой побеседовать. Можно пришить конвоира, отобрать автомат и порезвиться напоследок, отвести, так сказать, душу…

— Эй, приятель, что с тобой? — поинтересовался наблюдательный Януш. — Ты как-то в лице изменился, возишься, словно тебя клопы кусают…

Иван спохватился, отодвинулся в сумрак. Теряешь навыки, майор, соберись, думай головой. Выходы имеются из любых ситуаций! В тюрьме хлопали двери, таскались взад-вперед охранники и надзиратели. Прыгающей походкой прошел одутловатый неопрятный обершарфюрер. Ослабленный ремешок висел практически на причинном месте, он вытирал платком окровавленную руку и что-то насвистывал. Вслед за ним двое дюжих коллаборантов из полка «Дирлевангер» (одна из петлиц чистая, у немцев все петлицы «заняты») протащили очередного страдальца, не подающего признаков жизни. В районе караульного помещения раздался смех. Доносилась практически непереводимая украинская речь, перемежаемая рваными немецкими фразами. Засмеялась женщина. Иван насторожился — эта представительница слабого пола явно не относилась к числу заключенных, арестанты так не смеются. Смех был хрипловатый, вполне искренний. Быстро заговорил мужчина — у него тоже было неплохое настроение. Пьяные, что ли? В пылающей Варшаве немцы частенько стали прикладываться к бутылочке, и начальство на это смотрело сквозь пальцы — лишь бы не перегибали. Начальство и само не против приложиться. Чем еще поднять настроение в атмосфере сгущающейся безнадеги? Агитки Геббельса не помогают, идеалы рушатся, страшно за собственную жизнь. Фюрер обещает некое разрушительное «оружие возмездия», но это сказочка для тех, кто желает быть обманутым. Информированным людям все известно: нет оружия возмездия, до ядерной бомбы немецким ученым, как до Китая, всякие фаустпатроны и тяжелые танки ход войны не переломят, свежие подкрепления с небес не спустятся. Западные союзники открыли второй фронт, с горем пополам высадились в Нормандии, движутся к Парижу, скоро его возьмут… «Ничего, суки, — злорадно подумал Иван, — через пару месяцев Берлин осадим, вот там и попляшете, там и выдуете остатки шнапса…»