Превышение полномочий - Иван Погонин

Кунцевич стоял у стола начальника сыскного отделения, вытянувшись в струнку. Вощинин смотрел на него и качал головой:

– Мечислав Николаевич. Я разговариваю с вами исключительно потому, что за год совместной службы вы проявили себя только с положительной стороны. Вы старательны, Жеребцов говорит, что у вас есть призвание к сыску. Я был вами доволен. Да и проступок этот вы допустили не из-за корысти, а, как я понимаю, из-за неопытности и излишнего служебного рвения. Завтра в «Ведомостях» будет размещен приказ о вашем увольнении. Если вас уволят без прошения, то вам заказан путь не только на государственную службу, ни одно частное предприятие вас с таким аттестатом не возьмет. Поэтому садитесь и пишите рапорт на имя его превосходительства, в котором умоляйте его оставить вас на службе или хотя бы уволить по прошению. Единственное, что я могу для вас сделать, – это передать этот рапорт градоначальнику на завтрашнем утреннем докладе, со своими лестными комментариями.

«… и заменить мое увольнение самым строгим другим наказанием по усмотрению Вашего Превосходительства, ввиду того, что служба составляет единственное средство к моему существованию, причем я помогаю своей младшей сестре».

Кунцевич десятый раз перечитал написанное, расписался, поставил дату и понес бумагу Вощинину.

7 сентября Вощинин вернулся из градоначальства в половине двенадцатого и кивком пригласил Кунцевича, который с восьми часов сидел в его приемной, следовать в его кабинет.

В кабинете начальник, теперь уже бывший, сообщил, что прошение Кунцевича оставлено градоначальником без последствий.

Мечислав вышел на улицу. Погода испортилась, с канала тянуло холодом, стал накрапывать дождик. Что делать дальше, Кунцевич решительно не знал.

Красов догнал Кунцевича на Львином мостике:

– Постойте, Мечислав Николаевич, постойте! – Бывший сослуживец перевел дух. – Вы куда теперь?

– Домой, куда ж еще.

– Позвольте, я вас провожу?

– Провожайте, коль вам охота, – пожал плечами Кунцевич, – авось недалече.

С минуту шли молча. Потом Красов взял его за рукав и сказал извиняющимся тоном:

– Мечислав Николаевич, я не хотел…

– О чем вы, Алексей Иванович? Вы здесь совершенно ни при чем. Все я…

Опять помолчали.

– Деньги-то у вас есть?

– Есть. У нас с сестрой траты небольшие, поэтому от жалованья рублей десять-пятнадцать, почитай, каждый месяц оставалось, так что рублей сто я скопил.

– Прекрасно! На первое время хватит, а найти место я вам помогу. Вы что умеете?

– Бухгалтерию знаю.

– Бухгалтерию? Есть тут одна вакансия… Хотя нет, это не для вас, если вы там начнете трудиться, то обратной дороги в полицию у вас не будет.

Кунцевич остановился и развернулся лицом к Красову:

– Какая полиция, Алексей Иванович? Меня уволили без прошения. Я лично видел резолюцию градоначальника: «Впредь не принимать!»

– Не переживайте, Грессер отходчив, я думаю, месяца через два-три можно будет попытаться изменить приказ, так что перспективы вернуться на государеву службу у вас есть.

– Вы и вправду так думаете? – В голосе у Кунцевича засквозила надежда.

– Уверен. Но сейчас надобно позаботиться о сегодняшнем дне. Кроме бухгалтерии еще чего можете?

– Да не учился я особо ничему, не до учебы мне было, – паршивое настроение тянуло поплакаться. – Я же старший ребенок в семье. Мать умерла, когда мне еще и семи не было. Отец был военный врач и жалованье получал отнюдь не министерское. А кроме меня у него еще трое детей было, мал мала меньше. Поэтому гувернеров не держали-с. Мне только четыре класса гимназии и удалось окончить. Потом батюшка в отставку вышел по болезни, и пенсию ему положили аж четыреста рублей в год! Представляете, как нам впятером на нее жилось? Правда, отец вскоре умер и нас к себе дядюшка забрал. Жить стало полегче – oncle [11] служил в Могилеве губернским казначеем, ну и меня к себе пристроил, вот у него-то я бухгалтерию и изучил. А более ничего не умею. Да! Пишу красиво и грамотно, языки знаю.

– Какие?

– Французский, немецкий – в пределах гимназического курса, на польском и английском изъясняюсь, как на русском.

– Вы знаете английский? – Красов заулыбался. – Откуда?

– Бабушка научила.

– Так это же просто замечательно! У меня есть одна знакомая вдовушка, имеющая отпрыска десяти лет. Она англоманка и сына непременно английскому выучить хочет. В гимназии-то английский не преподают, а домашнего учителя она никак найти не может. Гувернеров французов – полно, а англичан мало, и они такую цену ломят, что моей знакомой не по карману. Я уж не знаю, зачем ей сдался этот английский, где ее сынок будет на нем разговаривать? Но она уперлась, подавай ей учителя английского, подавай, и все! Я ей вас рекомендую. Думаю, рублей десять она вам положит.

– Маловато, конечно, но мне сейчас выбирать не приходится. С моим формуляром меня теперь и на частную службу не возьмут.

– Ну это на первое время, потом что-нибудь получше найдем. Завтра приходите ко мне часика в три, я скажу, берет вас вдовушка или нет. Только если возьмет, чур, видов на нее никаких не иметь!

Вдова оказалась милой женщиной, а ее сынок – послушным ребенком. Три раза в неделю Кунцевич занимался с мальчиком от одиннадцати утра до часу пополудни. Язык давался ученику легко, вдова ставила это целиком в заслугу педагогу и через месяц обучения повысила ему жалованье до 15 рублей. Нередко после занятий учитель, ученик и его мама вместе пили чай. Жила вдова в миленькой двухкомнатной квартирке на Гороховой улице. Несколько раз Кунцевич заставал у нее Красова. В присутствии Алексея Ивановича вдова расцветала, учитель заметил, что в этот день и платье на ней было понаряднее, и угощений к чаю больше.

Но вдовьих денег на жизнь не хватало, да и сбережения подходили к концу. Мечислав Николаевич попытался найти других учеников, но желающих воспользоваться услугами учителя непопулярного языка, да к тому же без образования и рекомендаций, не находилось.

Зимой, когда деньги, а с ними надежды почти совсем закончились, его пригласил Вощинин. Кунцевич написал еще один слезный рапорт, и через несколько дней прочитал в «Ведомостях» о том, что теперь считается уволенным по прошению. Через месяц ему удалось получить место помощника бухгалтера в правлении «Бакинского нефтяного общества», контора которого располагалась на Галерной.

Настроение у Мечислава Николаевича было самое прекрасное. Во-первых, годовой баланс сошелся, бухгалтерия вздохнула с облегчением, ночевки на рабочем месте прекратились, хозяин выплатил всем премию и отпустил на вакацию с Рождества до Нового года. Во-вторых, он познакомился с одной барышней, хоть и крестьянского сословия, но очень миленькой и неглупенькой. Барышня окончила земскую учительскую школу, преподавала в Благовещенском двухклассном училище и, несмотря на молодость, имела свое мнение о многих вещах. Они уже были в театре, ужинали в ресторане, а завтра условились пойти в Юсуповский сад, посмотреть на соревнования по катанию на коньках. Сегодня, когда Кунцевич обнял ее в парадной и попытался поцеловать, Сашенька сопротивлялась больше для виду и назвала проказником.