Осколки - Александра Эльданова

его увидела. Темный строгий костюм, который сидит безупречно, две верхние пуговицы рубашка расстегнуты, букет белых цветов на капоте машины… Господи, дай мне сил пережить такого шикарного мужика! И не наделать глупостей. Хотя бы непоправимых.

Чтоб хоть чуть-чуть успокоиться, я спряталась за колонной, но соблазн оказался велик, да и угол обзора позволял наблюдать за Сергеем. Он постоянно оглядывается, нервно крутит в пальцах зажигалку и то и дело смотрит на часы. Неужели боится, что я не приду? Приятно. Ладно, надо уже появиться, а то становиться неприлично. Опоздала на три минуты и достаточно.

— Добрый вечер, — реакция Топольского мне понравилась — мой вид он оценил по достоинству.

— Добрый, — Сергей взял меня за руку, но вместо, привычного уже, рукопожатия, склонился и коснулся губами пальцев, — ты очень красивая.

— Спасибо, — я смущенно опустила глаза, чувствуя, как пылают щеки.

— Это Вам, госпожа Лишина, — протянул мне букет Топольский, — надеюсь, не ошибся.

— Откуда ты знаешь? — удивилась я, забирая у Сергея букет белых пионов. Роскошных, пышных, в капельках воды.

— Угадал? — он явно был доволен тем, что меня удивил.

— Угадал. Только завянут за два часа…

— Значит, подарю новые, — Топольский подставил мне локоть, — Нет, мне сегодня определенно повезло — ты не просто красивая, ты здесь самая шикарная.

— Не преувеличивай.

— Я предвкушаю завистливые взгляды, Санечка, — Сергей открыл передо мной дверь.

Как только в зале приглушили свет и зазвучали первые ноты, я расслабилась, наслаждаясь музыкой. Действительно, чего я боюсь? Никто меня не съел ведь. Как только я об этом подумала, как в темноте зала его рука нашла мою. Совершенно невинный жест — всего лишь касание пальцев на подлокотнике кресла, но я уже не могу думать о чем-то другом.

Нет, надо признать, что больше никаких покушений на мое личное пространство Сергей не делал, наоборот, был почти идеальным, внимательным и галантным. Даже когда в антракте я умудрилась вылить на себя сок. Сколько бы я себя не успокаивала, а руки дрожали все равно и как следствие…

— Черт… — сказала я, глядя, как на накидке расплывается пятно.

— Хочешь, уйдем?

— Нет, есть другой вариант, — я сняла испачканную вещь и поймала взгляд Топольского. Стало жарко. Очень. Чертово платье…

— Давай я отнесу в машину, — Сергей забирает у меня накидку, а я радуюсь передышке. Не буду думать, к чему меня приведут мои игры, не хочу.

И о взглядах его думать не хочу. Будь что будет! Я умирала рядом с ним. Умирала и мучительно хотела, чтоб все это не кончалось. Я совсем забыла, что такое быть женщиной, забыла, что мужчины могут нравиться, забыла, что это приятно, когда за тобой ухаживают и смотрят на тебя таким взглядом, что мурашки по спине….

— Домой очень торопишься? — спросил Сергей, когда мы вышли из театра.

— А ты нет? У тебя самолёт завтра, если я не ошибаюсь.

— Не ошибаешься. Но очень не хочется, чтобы этот вечер кончался.

— Все хорошее имеет обыкновение заканчиваться, — пожала я плечами. Нелегко мне дается мое спокойствие.

— Жестокая, — усмехнулся Сергей, открывая передо мной дверцу машины, — но красивая.

— Все красивые — злые.

— Стереотип, — парировал Сергей, заводя мотор, — или миф, как любовь с первого взгляда.

— Ты в нее, конечно, не веришь? — спросила я.

— В симпатию, легкую влюбленность, в очарование — да. Но по-настоящему любят не обертку. Влюбляются в человека, в душу.

— А как же упаковка? Внешность?

— Это именно упаковка. Но вот только если под обложкой не увлекательный роман, а сказка для детей до трех лет — неинтересно.

— Тогда почему все ведутся на внешность, если любят душу?

— Внешность — это реклама. В толпе скорее обратишь внимание на красивую женщину. Но, опять же, если под обложкой пусто, то ничем больше интрижки это не станет. Любят не за красивые глаза, длинные ноги и хорошую фигуру. Любят человека. А внешность… когда хочу, потому что красивая — это не любовь, а страсть. А вот когда хочу, потому что моя, потому что хорошо, легко, когда все для нее — это любовь.

— Но не все же влюбляются сразу. Говорят же, что любовь можно вырастить.

— Можно, если есть фундамент, искра. Из искры можно раздуть пламя. Нельзя прожить с человеком десять лет и вдруг поверить, что ты его безумно любишь. Если так случилось, то это притирка характеров, привычка, дурость, если хочешь, но не любовь, нет.

— Ты так рассуждаешь…

— Я знаю, о чем ты спросишь, — сказал Сергей, — любил. Но очень давно, еще в юности. А может, только казалось, что любил.

— Ты ведь был женат, — не удержалась я.

— Был. Вот эта была та самая дурость — принять привычку за любовь. Как видишь, ничего хорошего не вышло. Могу я задать аналогичный вопрос?

— Можешь. Но я вряд ли на него отвечу, — честно сказала я, — тогда казалось, что люблю, а теперь я уже даже не знаю.

— Ты сплошная загадка, Саша. Но мне это нравится.

И так это было сказано… По-мужски. Не знаю, как иначе описать такие интонации. Будто он уже все решил.

* * *

Сергей.

Черт… Полумрак салона, блики фонарей и фар, обнаженные плечи, непослушный локон, падающий на шею. И что-то в ее взгляде, чего раньше не было. Что-то, что тянет и заманивает. А она словно не понимает ничего — смущается, как школьница. Самое страшное для меня то, что это не игра. Она действительно такая — нежная, хрупкая, неиспорченная, если хотите. Но я с ней рядом голову теряю.

А еще с ней невероятно хорошо. Будто мы знакомы тысячу лет и можно быть, а не казаться. Можно не думать о том, что говорить и как. Тебя все равно поймут.