Червивое яблоко. Моя жизнь со Стивом Джобсом - Крисанн Бреннан

Я больше не строила себе никаких фантазий.

Стив начал походить на тряпичную марионетку, потерявшую тугие нити, на которых держалась его связь со своим превосходством. Я никогда не упускала из виду его красоту и не сомневалась в том, что он выдающийся человек. Я всегда верила в него. Однако он настолько закрутился и запутался, что я не знала, что могла бы сделать, чтобы тогда как-нибудь помочь. Именно в то время для Стива начался, на мой взгляд, один из самых тяжелых периодов нескрываемого замешательства. Это было отражено в парадоксальных словах песни Дилана, согласно которым нет большего успеха, чем неудача, и что неудача – это всегда неприятно. Лично у меня, в отличие от него, никогда не получалось оставаться такой искренней при столкновении с подобными трудностями, а потому это оказался один из тех моментов, когда я испытывала глубочайшее благоговение перед ним. Это было началом того периода, когда я стала верить в провал Стивена Пола Джобса намного сильнее, чем в успех.

* * *

Однажды, примерно в марте 1973 года, мать Стива как бы случайно наткнулась на меня и ненароком спросила, не хочу ли я пожить в их доме, в комнате Стива до тех пор, пока не закончу старшую школу. Я думаю, что она поставила вопрос так осторожно, чтобы не шокировать меня. Однако я была шокирована, и мне стало чрезвычайно интересно, откуда взялся этот вопрос. Почему она предлагает мне пожить у них? Может быть, она знает, что моя мать психически больна? Вполне возможно, что всей школе известно об этом, однако я не намеревалась обсуждать свои проблемы публично.

Не желая обидеть Клару, я промямлила в ответ что-то наподобие: «Огромное спасибо, но нет, еще раз спасибо». НЕТ! – подумала я про себя, учитывая возможные последствия. Дело было в том, что в то время я встретила Джима, парня из моего художественного класса, и мы проводили много времени вместе. Я не могла находиться в доме родителей Стива, пока росла моя привязанность к этому новому мальчику. Это было бы нечестно. Однако, кроме того, предложение Клары испугало меня. Я чувствовала себя изгоем в собственной семье и не имела ни малейшего представления, как влиться в другую. Это было бы похоже на тюрьму. В то время, когда дети не доверяют старшему поколению, ее предложение оказалось полной неожиданностью, хоть и выглядело великодушным. Однако у меня не было с ней близких отношений, и я не нуждалась в ее великодушии. Мне казалось, что в происходящем нет никакого смысла. Лишь позднее мне пришло на ум, что, вполне возможно, Стив попросил ее сделать мне такое предложение, за счет чего он рассчитывал сохранить меня в своей жизни. Я уверена, что она не стала бы первой рассматривать такую возможность без просьбы с его стороны в любом случае. Просить других людей выступить для него посредником всегда соответствовало стилю Стива.

На смену весне пришло лето. Я жила в квартире своего отца в Купертино, была абсолютно свободна и могла делать то, что нравится, когда мой отец отправлялся в командировки. Я допоздна гуляла с Джимом, и мы бродили по Саннивейлу, Лос-Альтосу, Купертино, вниз по длинным темным улицам, сквозь цветущие вишневый и абрикосовый фруктовые сады, иногда до самого рассвета, стремясь узнать друг друга лучше. Это был богемный стиль жизни, к которому меня всегда тянуло, и мне при этом удавалось удерживать свои оценки на высоком уровне. В те голубые звездные ночи мы тихо разговаривали друг с другом и много смеялись, пока шли вдоль тихих улочек, забирались босиком на крыши машин, лазили через заборы и окна, карабкались на кровли домов, верхушки деревьев и холмов, слушали, как одинокие собаки через огромные расстояния лают друг на друга. Иногда все это продолжалось до самой поздней ночи. В темноте территория приобретает отличные от дневного времени очертания, и в этом я нашла свой путь из серости обратно, к полноценному чуду.

Чувства Джима были теплыми, человеческими и земными. Наши отношения оставались платоническими: мы больше походили на счастливых душевных приятелей, которые влюбляются друг в друга, однако не очень серьезно. Как и мне, ему нравилось жить внутри альтернативных миров. Он был без ума от трилогии Толкина «Властелин колец» и уже наполовину ее проиллюстрировал, когда мы с ним встретились. Зрелище было великолепное. Однажды, когда он лежал на моем диване, а я сидела на полу рядом с ним, мы обнимались и целовались, я чувствовала его дыхание на моем лице, и он прошептал: «Я люблю тебя». Я едва успела понять смысл этих слов, прежде чем все мое существо, вся моя суть, казалось, провалилась в какие-то неизведанные, даже несуществующие глубины, на сотни тысяч миль ниже, чем любая поверхность. Выражение его любви шло из глубины сердца, и я признаюсь, что позже я сравнивала его с выражениями любви Стива, которые в тот момент, казалось, больше связаны с неуверенностью, нежели с чем-либо иным. Однако я все еще была крепко привязана к Стиву и любовным чувствам, которые ощущались одновременно неустойчивыми и огромными. Они были огромными. Сегодня, когда все склонны выискивать везде и во всем патологии, легко подумать, что нас со Стивом влекло друг к другу, поскольку мы оба, по существу, были детьми, лишенными матери. Однако в действительности отсутствие матерей помешало нашей любви, искренней и неподдельной. Я любила Стива. Он был для меня временем и безвременьем, я все оценивала по нему. Я бы связала свою судьбу со Стивом, предпочтя его кому-либо иному, если бы я знала как. Однако я не знала.

В конце лета 1973 года Стив вернулся в область залива Сан-Франциско. Он жил с соседом в доме в конце бульвара Скайлайн, двухполосного шоссе, которое прорезало идеальную холмистую линию между горами и небом. Стив подобрал прекрасное место с огромной террасой, сделанной из красного дерева и окруженной старинными деревьями. Я навещала его в этой хижине, добираясь автостопом до горы на 84-й авеню, выбирая в качестве попутчиков исключительно грузовые автомобили класса «пикап», чтобы сидеть в кузове на открытом воздухе и любоваться прекрасным видом, пока водитель взбирался вверх по горной дороге.

Наши отношения были сложными. Я не могла их порвать и не могла полностью им отдаться. Стив стоял перед той же дилеммой. В один вечер, когда хижина была в его полном распоряжении, он позвал меня провести там с ним ночь. Мы спали в обнимку на открытой веранде, на подогревающейся кровати с водяным матрацем, что в те дни было своего рода немыслимым чудом. Таковым оно, возможно, является и сегодня. В глубокой тишине ночи, под кронами вечнозеленых растений, при этом под защитой веранды и с удобством теплой кровати… Лучше быть просто не могло. Если бы мы это тогда осознавали.

Утром, когда мы проснулись, воздух был наполнен веселым щебетом птиц. Стив играл на гитаре песню Кэта Стивенса «Morning Has Broken», пока мы делали завтрак и болтали о пустяках. Затем заявился друг соседа Стива по комнате. «Боже мой, – воскликнул он, – да этот дом полон любви!» Заявление вполне себе в духе 1970-х годов. Однако, по правде говоря, я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь произносил даже что-либо отдаленно похожее на эту фразу. Его реплика поразила меня. Как кто-то может замечать такую вещь, которую я оказалась не в состоянии увидеть? Однако, когда я посмотрела вокруг, я поняла, что незнакомец прав: дом светился и сиял нашей любовью. Я была поражена силой и простотой любви между нами. Стив знал это с самого начала. Я единственная не осознавала, чем мы обладаем.