Тэсс из рода д'Эрбервиллей - Томас Гарди

2-е Посл. ап. Петра, П, 3.

На фоне мирного пейзажа, бледных, блеклых тонов рощи, голубого неба и замшелых досок перелаза эти алые слова выглядели особенно яркими. Казалось, они выкрикивали себя и звенели в воздухе. Быть может, кто-нибудь и воскликнул бы: «Увы, бедное богословие!» — при виде этого отвратительного искажения — последней нелепой фазы религии, которая в свое время хорошо послужила человечеству, — но в душу Тэсс они проникли как беспощадное обвинение. Словно этот человек знал все, что с ней случилось; однако она видела его впервые.

Дописав это изречение, он подхватил ее корзинку, и Тэсс машинально последовала за ним.

— Вы верите в то, что пишете? — тихо спросила она.

— В эти апостольские слова? Верю ли я в то, что живу?

— Но допустим, — с дрожью в голосе продолжала она, — человек не стремился к греху?

Он покачал головой.

— Дело это такое важное, что я не могу вдаваться в тонкости. Этим летом я прошел сотню миль, исколесил вдоль и поперек всю округу и на всех стенах, калитках и перелазах писал слово божие. А толкование я предоставляю сердцам людей, которые их читают.

— По-моему, они ужасны, — сказала Тэсс. — Жестоки! Убийственны!

— Такими они и должны быть! — ответил он тоном профессионала. — А вот почитали бы вы самые мои горяченькие изречения — я их приберегаю для трущоб и морских портов. Прямо в дрожь бросает! Ну, а это очень хорошее изречение для сельской местности… А… вон там, у амбара, чистый кусок стены пропадает зря. Напишу-ка я заповедь — ту, которую полезно помнить опасным красоткам вроде вас. Вы подождете, мисс?

— Нет, — сказала она.

И взяв свою корзинку, Тэсс пошла дальше. Отойдя на несколько шагов, она оглянулась. Старая серая стена начала покрываться огненными письменами, и вид у нее был странный, непривычный, словно ее угнетала эта новая обязанность, которая возлагалась на нее впервые. И вдруг Тэсс, вспыхнув, поняла, какова будет надпись, дописанная им до половины:

ТЫ, НЕ, СОТВОРИШЬ…

Ее веселый приятель, заметив, что она оглянулась, придержал свою кисть и крикнул:

— Если захотите порасспросить о тех вещах, о каких мы с вами толковали, то сегодня в том приходе, куда вы идете, будет говорить проповедь один очень ревностный священник, мистер Клэр из Эмминстера. Я теперь расхожусь с ним в убеждениях, но человек он хороший и объяснит все не хуже любого другого священника. Он-то и заронил в меня искру.

Но Тэсс ничего не ответила; охваченная волнением, она пошла дальше, не отрывая глаз от земли.

— Вздор! Не верю я, чтобы бог говорил такие вещи! — сказала она презрительно, когда румянец сбежал с ее лица.

Перистый дымок внезапно вырвался из трубы отцовского дома, при виде которого у нее сжалось сердце. И еще тяжелее стало на сердце, когда она вошла в комнату. Мать только что спустилась вниз, теперь стояла на коленях перед очагом, подкладывая дубовые ветки под котелок с завтраком, повернулась к ней. Дети были еще наверху, как и отец, который по случаю воскресенья считал себя вправе полежать лишние полчаса.

— Как? Тэсс, милая! — изумленно воскликнула мать, вскакивая и целуя девушку. — Ну, как же ты живешь? А я тебя и не заметила, пока ты не подошла ко мне. Ты приехала домой справить свадьбу?

— Нет, мать, я не за тем приехала.

— Значит, на праздник?

— Да, и это будет долгий праздник, — сказала Тэсс.

— А разве твой кузен не собирается поступить по-хорошему?

— Он мне не кузен, и он не собирается на мне жениться.

Мать пристально посмотрела на нее.

— Послушай, ты мне не все сказала, — проговорила она.

Тогда Тэсс подошла к матери, спрятала лицо на ее груди и рассказала ей все.

— И ты все-таки не заставила его на тебе жениться? — сказала мать. — Любая женщина добилась бы этого — только не ты!

— Может, это и правда — любая добилась бы, только не я.

— Вот тогда бы было тебе с чем вернуться домой! — продолжала миссис Дарбейфилд, чуть не плача от досады. — После всех этих толков о тебе и о нем, — они и до нас дошли, — кто бы мог ждать, что это так кончится? Почему ты не постаралась помочь семье, вместо того чтобы думать только о себе? Знаешь ведь, что я должна работать не покладая рук, а у твоего бедного больного отца сердце обросло жиром, как сковородка. А я-то надеялась, что из этого что-нибудь выйдет! Поглядеть только на такую славную парочку, как ты с ним, когда вы уехали вместе четыре месяца назад! Подарки нам дарил. И все это, думали мы, потому, что мы ему родственники. Ну, а если он нам не родственник, значит, это делалось из любви к тебе. А ты все-таки не заставила его на тебе жениться!

Заставить Алека д'Эрбервилля жениться на ней! Ему жениться на ней! О женитьбе он никогда не говорил ни слова. А если бы сказал? Она не знала, смогла ли бы она сделать усилие, чтобы согласиться и спасти себя в глазах окружающих. Но бедная сумасбродная мать ничего не знала о чувствах ее к этому человеку. Быть может, при этаких обстоятельствах это было необычно, неестественно, необъяснимо, но факт оставался фактом, и, как она сказала, это-то и заставляло ее ненавидеть самое себя. Он никогда ей не нравился по-настоящему, а теперь и вовсе был ей неприятен. Она боялась его, дрожала в его присутствии, не устояла перед ним, когда он ловко воспользовался ее беспомощностью, потом, какое-то время ослепленная его щеголеватой внешностью, она покорно уступала ему, — но вдруг почувствовала к нему презрение, неприязнь и ушла. Вот и все. Ненависти к нему она, в сущности, не питала, но для нее это было золой и пеплом; и даже ради спасения своего доброго имени она вряд ли захотела бы выйти за него замуж.

— Тебе следовало быть поосторожнее, раз ты не собиралась женить его на себе.

— Ох, мама, мама! — крикнула измученная девушка, страстно бросаясь к матери, словно ее бедное сердце готово было разорваться. — Могла ли я что-нибудь знать? Я была ребенком, когда ушла отсюда четыре месяца назад. Почему ты не сказала, что мне надо опасаться мужчин? Почему не предостерегла меня? Богатые дамы знают, чего им остерегаться, потому что читают романы, в которых говорится о таких проделках; но я-то ничего не могла узнать, а ты мне не помогла.

Мать была побеждена.

— Я думала, ты будешь его сторониться и упустишь удобный случай, если я заговорю о его чувствах и о том, что может из этого выйти, — прошептала она, вытирая глаза передником. — Ну да теперь это дело прошлое. Что поделаешь! Не мы первые, не мы последние.

Молва о возвращении Тэсс Дарбейфилд из поместья ее богатых родственников распространилась по округе — если «молва» не слишком громкое слово для местечка, занимающего квадратную милю. К вечеру несколько молоденьких девушек, бывшие школьные товарки и знакомые Тэсс, пришли навестить ее, разодевшись в свои лучшие накрахмаленные и выглаженные платья, как и подобает, когда идешь в гости к особе, которая (по их предположениям) одержала великую победу; усевшись в кружок, они смотрели на нее с большим любопытством. Этот тридцатиюродный кузен, влюбившийся в нее джентльмен из другой округи, мистер д'Эрбервилль, пользовался репутацией дерзкого волокиты и сокрушителя сердец; слух об этом начал распространяться и за пределами Трэнтриджа, благодаря чему завидное положение Тэсс казалось к тому же опасным и всех очень интересовало, — а этого бы не было, если бы ей ничто не угрожало.