Керенский - Владимир Федюк

В результате через день, когда должно было состояться следующее заседание Думы, зал был набит до последнего предела. На этот раз главным номером программы стало выступление Керенского. Свою речь он начал патетически: «Страна истекает кровью», а закончил словами: «Мы заставим уйти тех, кто губит, презирает, издевается над страной!» По приказу властей речь Керенского, как и речь Милюкова, была изъята из стенограммы и запрещена к публикации в газетах. Как результат — обе речи мгновенно разошлись по стране в сотнях рукописных копий (причем в ряде случаев эти списки содержали гораздо более крамольные слова, нежели оригиналы).

Газеты окрестили происходящее в Думе «штурмом власти». Следствием его стал уход Штюрмера в отставку. Но разгоряченная успехом оппозиция требовала большего. Ситуация принимала все более неконтролируемый характер. В середине декабря был убит Распутин, которого считали главным вдохновителем «темных сил», окружавших трон. Среди убийц Распутина оказались двоюродный брат царя великий князь Дмитрий Павлович, князь Феликс Юсупов и правый депутат Думы Пуришкевич. Своим поступком они рассчитывали спасти монархию, но на деле лишь ускорили ее падение. Смерть Распутина стала последней новостью уходящего года. Новый, 1917 год грозил стать не менее бурным. Однако масштабы надвигающейся бури не мог представить никто.

Роковой для России 1917 год начинался в обстановке мрачной и тревожной. Известия с фронта не сулили ничего утешительного. В тылу население роптало на дороговизну, в очередях, почти не скрываясь, говорили о немецких шпионах, засевших у трона. Именно слухи в значительной мере и определяли общественные настроения в последние месяцы существования российской монархии. Сначала это были фантастические истории о царе, царице и Распутине, истории скабрезные, подчас за гранью пристойности.

Убийство Распутина немногим изменило ситуацию. Один из современников, профессор-юрист М. П. Чубинский, записал в эти дни в своем дневнике: «По городу ходят вздорные слухи: одни говорят о покушении на государя, другие о ранении государыни Александры Федоровны. Утверждают (и это очень характерно), будто вся почти дворцовая прислуга ненавидит государя, и охотно вспоминается история с сербской королевой Драгой».[85] Напомним, что королева Драга в 1903 году была убита заговорщиками вместе со своим мужем королем Александром Обреновичем. Сейчас мы знаем, что никаких попыток покушения на императора и императрицу не было, но сам факт появления подобных слухов весьма показателен.

Многим из нас свойственно задним числом искать тайные предзнаменования великих перемен. Так хочется верить, что судьба посылает людям предостережения и, если их вовремя увидеть и понять, можно избежать самого страшного. Не отступила от этого правила и история русской революции. В середине января 1917 года в Мариинском театре должна была состояться премьера оперы «Немая из Портичи», рассказывавшей о восстании в XVII веке жителей Неаполя против испанского господства. Опера эта была под запретом в России почти сто лет. Ажиотаж создавало и то, что в ней должна была исполнять танцевальную партию знаменитая Матильда Кшесинская.

Однако общие мрачные настроения коснулись и этого, совсем уж не связанного с политикой события. Начались разговоры о том, что, где бы ни ставили эту оперу, немедленно начинались народные волнения, восстания и даже революции — так было в Испании, Бельгии, Италии и Мексике.[86] Сама Кшесинская вспоминала, что в день премьеры всем, и артистам и зрителям, было не по себе: «На сцене совершалась революция, горел дворец и все было озарено отблесками пламени, как бы предупреждая, что и нас ждет такая же участь, но уже не на театральной сцене, а в жизни. И действительно, не прошло и месяца, как свершилась революция».[87]

Страна катилась в пропасть, шансы спастись таяли с каждым днем. Единственной возможностью нормализовать обстановку были взаимные уступки со стороны власти и оппозиции. Но и власть, и оппозиция сознательно усугубляли обозначившийся кризис.

15 февраля после долгих рождественских каникул открылись заседания Государственной думы. По тону первых же выступлений стало ясно, что за прошедшие полтора месяца многое изменилось. По сравнению с тем, что говорилось в стенах парламента сейчас, ноябрьский «штурм власти» мог показаться демонстрацией высшей степени лояльности. Дума недвусмысленно дала понять, что время переговоров прошло. В речи лидера умеренных националистов В. В. Шульгина содержался прямой призыв к разрыву: «Если человек хочет прыгнуть в пропасть — надо всеми силами удерживать его. Но если ясно, что он все равно прыгнет, — надо подтолкнуть его, потому что, может быть, в этом случае он допрыгнет до другого края».[88]

Если уж так говорил последовательный монархист Шульгин, то чего следовало ждать от Керенского? В его речи прозвучало такое, чего Таврический дворец не слышал никогда. «Как можно законными средствами бороться с теми, кто сам закон превратил в орудие издевательства над народом?.. С нарушителями закона есть только один путь — физического их устранения». На этом месте Родзянко переспросил оратора, что тот имеет в виду. Ответ не оставлял сомнений: «Я имею в виду то, что совершил Брут во времена Древнего Рима».[89]

По распоряжению Родзянко слова эти были исключены из стенограммы. Однако это не помешало министру юстиции обратиться к председателю Думы с официальным ходатайством о лишении Керенского парламентской неприкосновенности для предания суду за тяжкое государственное преступление. Получив бумагу, Родзянко вызвал Керенского в свой кабинет и сказал: «Не волнуйтесь, Дума никогда не выдаст вас».

Есть категория фанатиков, готовых в любой момент взойти на эшафот и даже получающих удовольствие от этого. Керенский, и это совершенно однозначно, таковым не был. Сейчас он рисковал, но только потому, что интуитивно улавливал настроения момента. Это была, быть может, главная черта Керенского как политика, позволившая ему уже в ближайшие месяцы сделать головокружительную карьеру.

Между тем положение в столице обострялось с каждым днем. На рабочих окраинах зрело недовольство, готовое в любой момент выплеснуться на улицу. Полицейская агентура регулярно сообщала о назревающих беспорядках, но в окружении императора царило удивительное благодушие. Министр внутренних дел А. Д. Протопопов сумел убедить царя в том, что ситуация находится под контролем. 22 февраля Николай II покинул Петроград, направляясь в Ставку, в Могилев. Перед его отъездом глава правительства князь Н. Д. Голицын получил царский указ о роспуске Думы. Дату на указе премьер должен был поставить по своему усмотрению.