Отпуск с последствиями - Юлия Резник

– Как ты меня продинамил. Нет. Я не из тех женщин, которые бегут от проблем. В тот день у меня действительно возникли неотложные дела.

Они остановились у стойки ресепшена. И на время, пока Катя занималась оформлением на постой, их разговор прервался.

– А я-то решил, что все. Больше тебя не увижу.

– Ну, этого ведь не произошло, правда? Прошу… Нам сюда.

К номеру вели каменные, вырубленные прямо в глинистой почве ступени. От открывающейся взгляду картины захватывало дух. Бескрайняя саванна, изумрудно-рыжая, как и всегда в сезон дождей, уходила далеко-далеко за горизонт, а если повернуть голову чуть левее, можно было увидеть величественную Килиманджаро.

– Ну, как тебе? – поинтересовалась Катя, кружась посреди открытой гостиной с раскинутыми руками.

– Впечатляет.

– Ой, смотри, нам уже и ужин накрыли! Скорей мыть руки, и за стол. Не то закат пропустим.

– Подожди. Иди сюда. Давай так постоим.

Катя остановилась. Прошлась по Тушнову задумчивым взглядом и смело шагнула в его раскрытые объятья. И они долго-долго стояли, глядя на совершенно потрясающий, невиданной красоты закат. На слонов и жирафов, совсем черных на фоне захватившего горизонт охрового пожара. На птиц, с криком кружащих в небе… На звезды, загорающиеся по одной.

– Это самый лучший день рождения, который у меня только был, – тихо заметил Дима, когда стало совсем темно.

– Я рада. Но праздник ведь еще не закончен. К столу?

– Ну, давай.

– Дим…

– М-м-м?

– А эта женщина… С пляжа. Ты с ней познакомиться хотел или как?

– Нет-нет. Я... – Тушнов хмыкнул. – Если честно, я даже не знаю, на что рассчитывал. Может, хотел узнать, что заставляет ее приходить в одно и то же место? Или спросить, о чем она думает, глядя за горизонт. Глупо, правда?

– Нет. Я так не думаю.

– В любом случае, это была плохая идея. Но я рад, что благодаря этой женщине узнал тебя. Если бы все было иначе… – начал он и запнулся, чтобы не сболтнуть лишнего. Того, что вроде бы не нужно. Ни ей, ни ему. Того, что выходит за рамки, очерченные в самом начале.

– Может быть, то же, что заставляло тебя включать эту камеру? Ты не думал об этом?

Дима откинулся на спинку кресла, сложив на груди руки. Уставился вдаль, потом перевел взгляд на неё.

– Может быть. Тебе кто-нибудь говорил, что это грешно – быть такой?

– Какой?

– Изумительной. Мне кажется, я…

– Влюбляешься? Брось. Это все солнце.

– В голову напекло?

– Отпускная романтика.

– А если нет? – нахмурился Дима. Потянулся к ней через стол, взял маленькую ручку. – А если нет, Катя? – повторил, глядя в глаза.

– Ну, у нас еще есть время разобраться, правда? Еще, по крайней мере, семь дней.

– А что потом? Если я вдруг решу, что не могу без тебя? И с тобой не могу.

– То есть ты даже мысли не допускаешь, что мне самой не захочется продолжения? – прыснула Катя.

– И это тоже. Знала бы ты, как я не хочу отравлять оставшееся у нас время мыслями о расставании.

– Вот и не думай об этом. А если ты решишь, что хочешь чего-то большего…

– То что?

– Выходи на пляж. И я тоже выйду. Если решу…

– Что хочешь быть со мной? Нет. Нет! Это невозможно. Я правда не могу. Этот разговор даже начинать не стоило, – Дима встал, зарылся ладонью в волосы.

– Это всего лишь предложение. Нет так нет.

– Катя…

– Проехали. Не будем портить разговорами вечер. Давай лучше поплаваем. Мне покоя не дает этот бассейн.

Бассейн, как все здесь, тоже был панорамный.

– Я согласен. Если ты будешь голышом.

– Это запросто.

Катя быстро разделась. Покрутила на пальце скинутую рубашку. И нагло ему подмигнула.

Кто-то умный сказал, что только красота может излечить человека от грусти. Возможно, так с ней и произошло. За тысячи километров от дома, где красивым было все, куда ни глянь – небо и океан, люди в целом и один совершенно конкретный мужичина, закаты и рассветы, блики на воде и ослепляюще-белый песок, пляжные торговцы сувенирами, и даже старинные проеденные плесенью дома, Катя пошла на поправку. 

В тридцать восемь лет, смирившись с тем, что все самое лучшее осталось для нее в далеком прошлом, став циничной и осторожной, она вдруг как будто вернулась в юность. Беззаботное время, когда все… абсолютно все впереди. И снова, как тогда, у нее мокрели ладони от близости понравившегося мальчика, и сердце заходилось, сердце захлебывалось, и снова казалось, что если не коснешься его – умрешь. И поцелуи длились часами. И внутри будто пузырилось шампанское, хотя она не пила с тех пор, как они с Димой стали любовниками. Его близость сама по себе пьянила.

Это время как-то по-особенному пахло. Поцелованной солнцем кожей, цветами, которые горничная каждый раз раскладывала на белоснежных скрипучих простынях, матчей, что он заваривал по утрам и приносил в постель, прибитой дождем пылью, напитанной влагой древесиной, солью океана, специями и пряностями, его благовониями для медитации.

Это время имело особенный цвет – переменчиво синий. Цвет океана и неба, меняющийся в зависимости от положения солнца на горизонте и набегающих туч.

– Дим! Дима… – Катя оглядела их садик, но того нигде не было видно. Зато его ноутбук лежал, как всегда брошенный на диванчике под белым балдахином.

– Пришла?

– Угу. А ты опять ноутбук бросил! Сколько мне тебе повторять, что так нельзя? Чувствую себя какой-то гиперобеспокоенной мамашей.

– А ты не беспокойся, – усмехнулся Тушнов, целуя ее в макушку. – Все дела переделала?

– Ага. Вот сопрут обезьяны твой мак, будешь знать! Что ты там все пишешь?

– Книгу. Если ты не забыла – я вообще-то…

– Супер-пупер писатель. Я помню. Как насчет того, чтобы немного отвлечься и прогуляться на отмель? Сегодня большой отлив. У нас не сильно заметно, но если пройти километра два вверх, можно увидеть кучу всякой живности. Разноцветных морских звезд и ежей. Столько дней прошло, а ты ничего толкового так и не увидел.