Семь мужей Эвелин Хьюго - Тейлор Дженкинс Рейд

Слова, сказанные отцом в холодный день в Ванкувере, стали, по сути, основой всей моей жизненной траектории.

Послушала бы я его, если бы он не умер? Цеплялась бы за каждое сказанное им слово так крепко, если бы его советы не ощущались как завет?

В конце последнего фотоальбома нахожу много снимков, сделанных, похоже, не на съемочной площадке, а на барбекю. На одном из них узнаю на заднем плане маму, на другом – нахожу себя с родителями.

На фотографии мне не больше четырех. Я держу в руке кусочек торта и смотрю прямо в камеру. Мама держит меня, а папа обнимает рукой нас обеих. В то время многие все еще звали меня по первому имени – Элизабет. Элизабет Моник Грант.

Мама полагала, что со временем я стану Лиз или Лизи. Но отцу всегда нравилось имя Моник, и он называл меня только так. Я частенько напоминала ему, что меня зовут Элизабет, а он отвечал, что я могу зваться любым именем, какое только мне нравится. Когда он умер, мы с мамой поняли, что мне нужно быть Моник. Мы почтили его желание, чуточку смягчив тем самым боль. Так второе имя стало первым. И мама часто напоминает, что оно – подарок папы.

Глядя на фотографию, я вдруг замечаю, что они прекрасно смотрятся вместе. Джеймс и Анджела. Я знаю, чего им стоило построить жизнь и вырастить меня. Белая женщина и черный мужчина в начале 80-х; брак, не обрадовавший ни одну, ни другую семью.

Мы часто переезжали до смерти папы, стараясь найти район, где родители чувствовали бы себя спокойно, как дома. Мою мать плохо принимали в Болдуин-Хиллз. Мой отец не чувствовал себя комфортно в Брентвуде.

Только в школе я встретила девочку, выглядевшую так же. Ее звали Яэль. Ее отец был доминиканцем, а мать из Израиля. Ей нравилось играть в футбол. Мне нравились игры с переодеванием. Мы почти ни в чем не сходились. Но мне нравилось, как Яэль отвечала, когда ее спрашивали, еврейка ли она: «Я еврейка наполовину». Никто из моих знакомых не был наполовину кем-то.

Долгое время я ощущала себя двумя половинками.

После смерти отца я чувствовала себя одной маминой половинкой и одной потерянной половинкой. Без той, оторванной, половинки я ощущала себя неполной.

Но на фотографии 1986 года мы трое – я в комбинезончике, папа в рубашке поло и мама в джинсовой курточке – смотримся как одно целое. Я ничуть не похожа на две половинки, я – одно, единое и любимое.

Я скучаю по папе. Скучаю постоянно. Но вот в такие моменты, когда заканчивается работа, которая может возвысить, мне так хочется хотя бы написать ему письмо и рассказать о том, что я делаю. И чтобы он ответил.

Я уже знаю, что бы он написал. Что-то вроде «горжусь тобой. Люблю». Но все равно я хотела бы его получить.

* * *

– Итак, – говорю я. Это место за столом Эвелин стало чем-то вроде второго дома. Я уже рассчитываю на утренний кофе от Грейс. Он заменил мне привычный «Старбакс». – Начнем с того, на чем остановились вчера. Вы подошли к началу съемок «Маленьких женщин». Поехали.

Эвелин смеется.

– А вы хорошо со всем этим освоились.

– Я быстро учусь.

15

Позади неделя репетиций. Мы с Доном лежали в постели. Он спросил, как дела, и я призналась, что Селия и впрямь хороша, как мы и ожидали.

– Что ж, на этой неделе первым номером снова пойдет «Народ округа Монтгомери». Я опять на вершине. Контракт истекает в конце года. Ари Салливан готов на все, лишь бы я был доволен. Ты только скажи – и ее здесь больше не будет.

– Нет. – Я положила руку ему на грудь и голову на плечо. – Все в порядке. Моя роль ведущая, ее – второго плана. Беспокоиться особенно не о чем. К тому же кое-что в ней мне нравится.

– Мне в тебе тоже кое-что нравится. – Он подтянул меня на себя, и все мои беспокойства улетели без следа.

На следующий день в перерыве на ланч, когда Джой и Руби отошли за турецким салатом, Селия перехватила мой взгляд.

– Как насчет молочного шейка? Не хочешь?

Наш диетолог определенно не обрадовался бы, увидев меня с молочным шейком. Но если не узнает, то и расстраиваться не будет, решила я.

Через десять минут мы уже мчались в розовом «Шевроле» Селии в направлении Голливудского бульвара.

Водила Селия отчаянно, и я вцепилась в ручку дверцы, как будто она могла спасти мне жизнь.

На перекрестке бульвара Сансет и Кауэнга мы остановились на красный свет.

– Вообще-то я имела в виду «Швабс», – усмехнулась Селия.

«Швабс» был в то время популярным заведением, куда любили захаживать известные люди. А еще, как знали практически все, там едва ли не ежедневно работал Сидней Скольски из «Фотоплей».

Селия хотела, чтобы ее там увидели. И не просто увидели, а увидели со мной.

– Что за игру ты затеяла? – спросила я.

– Я не играю, – с наигранной обидой возразила она.

– Ох, Селия. – Я покачала головой. – У меня в этом бизнесе опыта побольше, чем у тебя. Это ты только вчера с грузовика с репой свалилась[16]. Ты нас не равняй.

Светофор загорелся зеленым, и Селия дала газу.

– Я из Джорджии. Из-под Саванны.

– И что?

– А то, что ни с какого грузовика с репой я не падала. Меня оттуда парень из «Парамаунта» вытащил.

Прозвучало это немного угрожающе – вот, мол, кто-то прилетел за ней специально, как богатый жених за завидной невестой.

Я пробилась в этот город кровью, потом и слезами, тогда как за Селией прибежали из Голливуда еще до того, как она стала что-то из себя представлять.

– Может быть и так. Но я все равно знаю, какую игру ты ведешь. Никто не ходит в «Швабс» только для того, чтобы выпить молочный шейк.

– Послушай. – Тон ее слегка изменился, в нем послышались искренние нотки. – Мне не помешает засветиться. Чтобы получить главную роль, нужно, чтобы тебя узнавали.

– И вся затея с молочным шейком всего лишь уловка, чтобы тебя увидели со мной? – Меня это задело – и то, что кто-то мною пользуется, и то, что так невысоко ценят.

Селия покачала головой.

– Нет, вовсе нет. Просто захотелось выпить с тобой молочный шейк. А уже потом, когда мы выехали с парковки, подумала, а почему бы нам не поехать в «Швабс»?

Она резко затормозила на перекрестке Сансет и Хайлэнд, и тут я поняла, как она водит: давит и на газ, и на тормоз.

– Возьми вправо.

– Что?

– Возьми вправо.

– Зачем?

– Возьми, черт возьми, вправо, пока я не открыла дверцу и не выпрыгнула.