От Сталинграда до Берлина. Воспоминания командующего - Василий Чуйков

8 мая 1919 года председатель ВЦИК Михаил Иванович Калинин в телеграмме на имя командующего 2-й армией В.И. Шорина писал:

«От имени Центрального Исполнительного Комитета рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов прошу Вас, товарищ, передать сердечное приветствие и глубокую благодарность доблестной 28-й дивизии, стойко и мужественно защищающей Советскую Россию против темных банд Колчака. Считаю своим долгом довести до сведения Рабоче-Крестьянского правительства о геройских и самоотверженных боях славной дивизии.

Слава героям красы и гордости нашего Социалистического Отечества!»

…Верю, и теперь здесь, на Сталинградском фронте, если в суровых схватках с врагом мы проявим полностью все свои физические и умственные способности, если мы будем постоянно помнить о том, в каких невероятно тяжелых условиях полуразутые, полуголодные, плохо вооруженные полки молодой Красной армии отстояли правое дело трудового народа Советской Республики от вооруженных до зубов белогвардейцев и интервентов, гитлеровцев ждет жестокая расплата. У сурового времени свои суровые законы: смерть за смерть, кровь за кровь. Против наглости захватчиков нужны твердость характера и разумная дерзость.

Так я размышлял после отвода Южной группы с Аксая в полосу обороны 64-й армии. Ведь уже началось сражение в междуречье Волги и Дона.

В начале третьей декады августа сражение на Сталинградском направлении перекинулось к востоку, в междуречье Волги и Дона. Главные силы 6-й армии Паулюса и 4-й танковой Гота нацелились на Сталинград. Теперь эти две армии были объединены единым планом — окружить войска Сталинградского и Юго-Восточного фронтов и выйти к Волге.

Вместе с генералом Шумиловым я уяснил обстановку перед фронтом армии и выехал в район поселка Васильевка, где, по донесению командира соединения, шли жестокие бои с наступающим противником.

К северу от Васильевки и Капкинского, у отметки 110,4, я нашел наблюдательный пункт командира артиллерийского полка, который был придан дивизии Куропатенко. Сюда пробивались вражеские танки и пехота, но полк почему-то бездействовал.

— Почему не ведете огня по наступающему противнику? — спросил я командира.

Тот немного смутился:

— Снаряды на исходе.

Так обычно отвечали командиры, когда собирались отходить.

— Приказываю немедленно зарядить орудия и открыть огонь!

— По какой группе?

— По резервам противника.

С наблюдательного пункта хорошо было видно, как из района поселка Бирзовой выдвигаются большие группы вражеской пехоты.

Раздался один залп, другой — и подходившие резервы противника начали разбегаться по балкам.

Вскоре на наблюдательный пункт прибыл командир дивизии. Мы тут же организовали дополнительный огневой удар дивизионной артиллерией, и стрелковые полки перешли в контратаку. Завязался бой, который длился два часа; поселки Васильевка и Капкинский перешли в наши руки. Противник в беспорядке отступил на юг.

На следующий день я выехал на так называемый командный пункт дивизии Людникова, который находился в районе разъезда 74-й километр. Людников пригласил меня в щель метра полтора шириной и метров шесть длиной. Она показалась настолько узкой, что, несмотря на приглашение, я не спешил в нее лезть.

Кругом рвались снаряды тяжелой артиллерии противника, но я не мог оторвать взгляда от поля боя: там началась контратака наших войск.

Главная сила контратаки — танковый батальон с пехотными подразделениями Людникова только что вступил в бой. Я видел, как под ударами наших воинов фашистские танки и пехота попятились назад. Но минут через 20–30 налетели самолеты противника и начали пикировать. Наши танкисты и пехотинцы остановились и открыли огонь с места. Завязалась огневая дуэль между советскими и немецкими танками. И те и другие на сближение не шли. Так продолжалось несколько часов.

Положение на этом участке мне показалось прочным. Я проинформировал об этом Шумилова и выехал на участок 29-й дивизии в совхоз имени Юркина, что в десяти километрах севернее Абганерово.

Не доезжая до Абганерово, мы остановились около сгоревшего танка Т-34 и решили перекусить. Проголодались мы изрядно. Нам казалось, что не хватит имеющихся запасов. Но лишь только мы уселись на землю, открыли консервы и потянулись к хлебу, я прямо перед собой, буквально в метре от нашего походного «стола», увидел торчащую из травы истлевшую, почерневшую человеческую руку. Я указал на нее взглядом, и мгновенно у всех аппетит испортился. Встали и, оставив разложенную на газете еду, сели в машину…

На командном пункте 29-й дивизии я встретил заместителя командующего фронтом генерала Филиппа Ивановича Голикова, которому, по-видимому, не сиделось в штабе фронта. Здесь мы увидели, как авиация противника бомбит свою пехоту. Это случилось после короткой перестрелки, когда наши подразделения быстро отошли на новый рубеж, предоставив пехоте противника возможность также быстро продвинуться вперед. Тогда и появились самолеты противника. Налетая группами по 20–30 самолетов, авиация противника более получаса бомбила свои войска. Немецкие пехотинцы и танкисты разбегались от своих же бомб, выпуская десятки ракет белого цвета: «свои», «свои». Но пикировщики продолжали свое дело, пока не кончились бомбы.

Это был несложный, но умный и стремительный маневр: быстро отступив с тех позиций, на которые была нацелена немецкая авиация, наши стрелковые подразделения как бы заманили противника под удар его собственных пикировщиков.

Вечером я решил возвратиться на командный пункт армии, который размещался в балке, в десяти километрах восточнее Зеты.

Направляясь к 74-му разъезду, мы увидели большую цепь красноармейцев. Перевалив железную дорогу, они отходили на север. Стрельбы не было слышно, и не видно было также, от кого отходит цепь и кто ее преследует. Мы втроем вышли из машины, остановили бойцов, вернули за насыпь железной дороги и заставили окопаться. Вскоре нашлись командиры взводов и рот дивизии Людникова, которым я и поручил держаться на занимаемой позиции. До командного пункта Людникова добраться мы не смогли, потому что уже темнело, а в темноте можно было напороться на немцев.

Около железнодорожного переезда нам встретился работник политотдела армии (фамилии его не помню). Он сообщил, что Шумилов и весь штаб сидят на телефонах и разыскивают меня. Тут только я вспомнил, что уже около десяти часов не звонил в штаб армии.

Генерал М.С. Шумилов, члены Военного совета З.Т. Сердюк, К.К. Абрамов, начальник штаба И.А. Ласкин относились ко мне внимательно. Мы как-то быстро нашли общий язык, работали дружно, слаженно, проявляя постоянную заботу друг о друге. (Такая дружная обстановка сохранилась до последних дней моего пребывания в этой армии.) И тут вдруг они потеряли меня.

Их тревога была, конечно, не напрасной. В ту пору бывали случаи, когда такие «блуждающие» генералы не возвращались совсем — погибали или попадали в плен.