Две судьбы. Часть 2. Развод – это… не всегда верно! - Лена Гурова

Алёшкин наорал на неё, обозвал, да, даже, ударил, Людмиле было бы проще…

Вошла Римма, накапала каких-то капель, влила их в рот рыдающей особе, вышла.

– Володя, я долго сопротивлялась, ты был мне очень дорог. Но… – Спазм в горле не давал говорить. – Но я люблю Максима, и с этим ничего не поделаешь.

Ей хотелось улететь отсюда на самую дальнюю планету, где никто её не найдёт, где нет этих чудных глаз, волшебных губ, доставивших ей столько наслаждения, этих крепких и нежных, одновременно, рук, сжимавших её в объятиях так упоительно…

Почему всё это попёрло из неё? Почему вспомнилось? Нет, сомнений в любви к Максу не было никаких. Ну, тогда, что это? Вот здесь, рядом с Володей, она ощутила, остро ощутила чувство потери…

– Люся, не вини себя. Ты не обманула меня. Ты сразу известила, что перестала быть моей женщиной. И ты знаешь, это гораздо честнее, чем измены жён моряков, в которых они не признаются, а пытаются создавать видимость семьи. И таких – половина, пятьдесят процентов. И вот ещё что, самое главное. Я хочу забрать Катю до школы, мы с ней поедем в путешествие. Обещания надо выполнять. Ты не против?

– Как я могу быть против, она тебя так ждала. И я обещаю тебе, что у неё будет один отец, ты. Я никогда не стану препятствовать вашему общению.

– Люся! – На кухню вплыла Римма Ивановна. – Я вызвала тебе такси. Надеюсь, ты оставишь нам Катю? – В голосе тётки прозвенел металл, глаза сузились от злости.

Ну вот, дождалась…

Около подъезда маялся Максим, и Люда вспомнила, что сказав адрес, забыла оставить у соседки ключи. Получается, он полдня проторчал на улице.

– Макс, прости! Совсем голова не варит.

Он внимательно посмотрел на неё, всё, конечно, понял, обнял и прижал к себе, гладя по волосам, целуя в нос, лоб, щёки. Он так соскучился, так издёргался, пока ждал свою Людочку, что одно только прикосновение к ней вызвало в нём бурлящий поток нежных чувств, радости от близости, страстного желания зацеловать уже её всю, съесть со всеми потрохами и не отпускать от себя ни на шаг.

– Если ты ещё хоть раз оставишь меня одного, я умру без тебя, ты понимаешь?

– Ты прав, нам нельзя надолго расставаться. И мы не будем. Пойдём? А то я упаду прямо здесь, и тебе придётся вызывать подъёмный кран, чтобы… – Она не успела договорить, как оказалась на руках своего математика, обняла его и не отпускала до самого утра…

А утром…

– Ты не обманывала Алёшкина, просто честно призналась, что не любишь. – Макс произнёс фразу, почти один в один с той, которую выдал Володя. – И, чтобы закрыть эту щекотливую и волнующую тему, я должен признаться тебе кое в чём. Мы с твоим мужем встречались. Случайно. На медосмотре в академии, перед его последним походом. Ещё до той ночи, самой волшебной и сказочной, самой лучшей в моей жизни. Нет, я не говорил ему ничего про нас, да и что было рассказывать? Что мы с тобой, как школьники, ходим по кафешкам и целуемся под покровом ночи? Нет, всё получилось спонтанно: из моих документов выпала твоя школьная фотография. Я её стащил со стенда ещё в той жизни, и никогда с ней не расставался. Алёшкин узнал тебя сразу. А то, что этот врач – твой муж, я понял ещё раньше, потому что знал о тебе всё, или почти всё. Он, почему-то, растерялся и попросил о встрече. Вот тогда и состоялся наш очень непростой разговор. Мужской. И если бы мы с тобой не поняли, что нам нужно быть вместе, я бы никогда не рассказал тебе о нём. Да и пересказа тоже не будет. Мы пообещали друг другу, что выбор между нами сделаешь ты сама. Правда, Алёшкин предупредил меня, что так просто не отдаст свою жену, что твоё счастье для него не пустой звук, а смысл жизни. Ты знаешь, он был настолько убедителен, что в какой-то момент меня посетило сомнение, и я дрогнул. Мне показалось, что морской доктор более достоин тебя, что он может дать своей женщине гораздо больше, чем чокнутый профессор Стрельцов, помешанный на своих изысканиях и пропадающий сутками в лабораториях и на испытаниях. И что же я удумал? Я решил запереть себя в очередную командировку, уйти в работу, не встречаться с тобой. Хватило меня ровно на неделю… Не получилось… Даже думать не мог, силы убывали, не хватало кислорода… Мне нужно было хотя бы просто видеть тебя, слышать, сжимать твою руку, дышать с тобой одним воздухом. Всё остальное стало неважно, и я окончательно понял, что ты, Люда, моё всё: и наука, и жизнь, и сердце и душа. Прошлое, настоящее, и будущее. Вот тогда я и организовал поездку на Алтай, совмещая приятное с полезным. Приглашение от тамошних проектировщиков получил давно, а привязать тебя к нашей группе было парой пустяков. И вот теперь скажи мне, честно я поступил по отношению к Алёшкину? Скажи, Люда!

Что она могла ответить? Ведь будучи чужой женой, сама пришла в его номер, сама бросилась в объятия Макса, буквально взяла его силой, пока его математическое величество решало очередную теорему создания правильности бытия в отдельно взятом промежутке пространства и времени! Ответ был настолько очевиден, что это понял бы даже первоклашка: Люда и Максим не могут существовать раздельно, ни в каких промежутках. Накануне они сильно повздорили: приземлённая Градова и витающий на просторах Галактики Стрельцов. Как-то не рождалась истина в постоянных спорах, и Люда вылетела из помещения, громко хлопнув дверью, очередной раз, оставшись при своём мнении. И даже подумала, может, не стоит менять так уж радикально свою жизнь, как бы не пасть жертвой инквизиции. Но это было секундное сомнение. Уже к вечеру, еле дождавшись Максима, всё уже решила. Она вошла в комнату, он сидел за столом, в разрезе светлой рубашки торчали чёрные волоски…

– Люда, ты чего? А я вот доказательства готовлю для тебя, в письменном виде. А то мы поубиваем друг друга в словесных баталиях, надо переходить, как в шахматах на расстоянии, в режим переписки. – Стрельцов вопросительно посмотрел на неё, проследив за её взглядом.

Встал, отошёл к окну. Люда подошла сзади и прижалась к его спине.

– Милая моя…

– Не надо ничего говорить, слова бессмысленны, когда говорят чувства. – И закрыла ладонями его рот.

По-настоящему они опомнились уже в душе, ближе к рассвету. Всё встало на свои места. Устроенный матушкой-любовью бал отыграл очередной