Пока Париж спал - Рут Дрюар

Париж, 28 апреля 1944 года

Я вздохнула, глядя как наша горничная Клотильда нарезает большой кусок брюквы.

– Не вздыхай так, Шарлотта.

Мама наклонилась, заглянула под кухонную раковину и вытащила оттуда сверток.

– Сегодня на ужин голубь. Пьер убил двух сегодня днем, и я выменяла одного на последнюю горсть сахара. – Она замолчала и посмотрела на меня. – Голубь – это то, что тебе нужно. Только взгляни на себя. Ты еще бледнее, чем обычно.

Я взяла у нее газетный сверток и заглянула. И действительно, мертвый голубь лежал внутри, с головой и лапками. Я завернула его и положила на кухонный стол перед Клотильдой. От вида мертвой птицы меня затошнило. Должно быть, я снова вздохнула.

– В чем дело, Шарлотта? – Мама хмуро посмотрела на меня.

– Ни в чем.

– Нет, что-то точно происходит. Ты всю неделю витаешь в облаках.

– Это все война. Я сыта ею по горло.

– А ты думаешь, что мы все нет? Но она ведь не может длиться вечно.

– Но что будет с теми, кто исчез? Они вернутся? Все эти евреи, которых арестовали?

Клотильда оторвала глаза от решетки и сурово посмотрела на меня. Мама нахмурилась еще сильнее.

– Я надеюсь.

– Надеешься? Не похоже, что ты веришь в то, что они вернутся.

– Мы ничего не можем с этим поделать, Шарлотта.

– В каком смысле?

– Это не в наших руках. Лучше не думать об этом.

– Очень сложно не думать об этом!

– Когда ты станешь старше, Шарлотта, ты поймешь, что некоторые вещи ты не можешь изменить, поэтому лучше просто смириться с ними и принять.

– Но что, если они неправильные?

– Это не важно, если ты не можешь их изменить.

– Скажи тогда, а ты знаешь? Знаешь, что они делают с этими евреями?

– Нет, я не знаю! Просто радуйся, что ты не еврейка.

– А что ты скажешь про семью Леви, которую мы знали? Ты не хочешь узнать, что произошло с ними? Увидим ли мы их еще? Мадам Леви была твоей подругой.

– Да, она была моей подругой, и мне грустно осознавать, что они теперь, возможно, где-то очень далеко отсюда.

– Но где, мама? Куда они делись?

– Шарлотта! Прекрати! Я не знаю, куда они делись!

Клотильда продолжила сверлить меня взглядом. У меня было ощущение, что она хочет что-то сказать, но просто не уверена, насколько это уместно.

В тот вечер мы ели наш суп из голубя в тишине. В маленькой комнате было слышно только, как мы жуем и проглатываем ужин. Мои родители вычистили свои тарелки пальцами – хлеба не осталось. Я посмотрела в свою тарелку с серым бульоном – на поверхности плавали крошечные косточки и отодвинула ее.

Папа удивленно взглянул на меня, придвинул к себе мою тарелку, поднес ее к губам и отхлебнул.

Прежде чем пойти спать, я нашла слово «коллаборация» в старом школьном словаре. Словарь гласил: «сотрудничество с вражескими захватчиками, или совместная работа над общим проектом». Получается, что французская полиция сотрудничала с немцами, но это я и так знала. Но где же конец этому? Насколько можно было судить, все сотрудничали с врагом – возможно, не по своей воле, но все-таки делали это: подавали бошам блюда в ресторанах, пока сами голодали, помогали им найти нужный адрес, отходили с дороги, чтобы дать им пройти.

Иногда люди были только рады сотрудничать, например, те, что приветливо улыбались перед тем, как донести на тебя. Хотя большинство доносов делали в письменном виде. Письма были безопаснее. Всегда ходило много слухов о том, кто кого сдал и что они получили за это.

Однажды днем мы гуляли с другом и увидели, как соседу, которого мы едва знали, выстрелили прямо в спину, когда он убегал от патруля, проверяющего документы. Все вокруг спрятались за приподнятыми воротниками и поспешили по домам. Разве это не было коллаборационизмом? Притворяться, что ничего не случилось?

Еще были эти женщины – я уверена, что они не выдавали никаких государственных тайн и не строчили доносов. Они, наверное, просто хотели получить дополнительные пайки для своих семей; может, кто-то из них и в самом деле влюблялся. Я бы не осмелилась сказать это кому-то вслух, даже своим друзьям, но некоторые солдаты были вполне обычными и симпатичными.

Один из них однажды улыбнулся мне, и мое сердце забилось быстрее, я поспешила прочь. Не уверена, был ли причиной тому страх или восторг от мысли, что красивый мужчина мне улыбнулся.

В любом случае, наше правительство приказало нам сотрудничать. Они приказали нам вступить в сговор с Германией, чтобы вместе мы смогли построить более сильную, единую Европу.

Когда немецкие войска маршем шли по Елисейским Полям, папа повел меня посмотреть.

– Это исторический момент, – сказал он. – И мы должны увидеть его своими глазами.

Некоторые люди махали флагами, приветствуя высоких солдат, одетых в нарядную форму темного цвета. Другие молча стояли вокруг, прикусив губы. У папы не было флага, его лицо оставалось мрачным.

– Нам придется быть очень осторожными, – прошептал он мне на ухо.

А я не могла оторвать глаз от танков, грузовиков и солдат, не понимая, что я должна сейчас чувствовать и с чем именно мне надо быть осторожной. Но с того момента прошло уже четыре года, мне тогда было всего четырнадцать. С тех пор много всего произошло.

Париж, 29 апреля 1944 года

Жан-Люку не терпелось увидеть Шарлотту в следующую субботу. Он выиграл немного времени, проработав еще одну неделю в Бобиньи. Он знал, что девушка беспокоится о нем, и знал, что она будет ждать его около пекарни «Шторер» в шесть вечера в субботу. В этот раз он расскажет ей о своем намерении присоединиться к Маки. Может, захочет пойти с ним. Он верил, что ей хочется уйти из немецкого госпиталя, она хочет сделать что-то большее. Жан-Люк был уверен, что она отважная и смелая, просто еще не понимает, насколько. Это казалось возможным. Все было возможно – стоило только поверить. И Шарлотта помогла ему поверить. Она заставила его вспомнить времена, когда он был полон жизни и радости, когда мог позволить себе надежду.

В тот вечер Жан-Люк сидел в поезде до Парижа, прислонившись лбом к твердому холодному стеклу, и вглядывался в ночные пейзажи.

Пустые непаханые поля, оставленные на растерзание птиц, смотрели на него из темноты. От скота не осталось и следа – все съели боши, они любили есть бифштексы средней прожарки. Почему мы не постарались защитить свою страну? Теперь Франция разобщена и разделена, брат против брата. Когда эта война закончится, он знал, что придет время разбираться с этим, пострадают семьи.