КГБ Андропова с усами Сталина: управление массовым сознанием - Георгий Почепцов

И еще: «На словах, по мнению Ю. В. Андропова, новое 5-е Управление КГБ при Совмине СССР должно было противостоять идеологической экспансии, направляемой из-за рубежа, и стать надежным щитом против нее, в этом деле важную роль Ю. В. Андропов придавал «чекистским методам» работы. А на деле, стал реализоваться генеральный курс на конвергенцию, прежде всего, через «пятку» как главный инструмент в достижении этих целей посредством организации воздействия на советское общество прогрессоров, представителей высокоразвитых разумных рас, в чьи обязанности входит способствование научному развитию цивилизаций, находящихся на более низком технологическом уровне, повышая тем самым общий уровень жизни их представителей. Тут и советские и российские писатели, соавторы, сценаристы, классики современной научной и социальной фантастики братья Стругацкие — Аркадий Натанович и Борис Натанович — очень сильно «пятке» пригодились. Прогрессоры братьев Стругацких — совершенно особая профессиональная группа землян. Ф.Д. Бобков был назначен заместителем начальника этого управления, а с мая 1969 года по январь 1983 года был его начальником. С Ф. Д. Бобковым „Пятка” стала Комиссией по контакту с иными цивилизациями (КомКон или КОМКОН) — организацией, определяющей курс дипломатических отношений между Землей и нечеловеческими цивилизациями, а также общие требования к деятельности прогрессоров по отношению к человеческим. Официально, все решения принимаются мировым советом Земли, однако, как правило, именно КОМКОН определяет и ограничивает круг возможных решений».

Создавая вокруг себя сеть «неправильных», но нужных людей, Бобков, по сути, пользовался методом «шарашки», только «полузакрытой», которую в свое время успешно применили для использования ученых для работы на оборонку. В этом случае это была не жесткая, а мягкая шарашка. И каждый, кто попадал в ее орбиту, хорошо понимал, что это «машина», которая вполне может ударить и по нему. Поэтому следовало сохранять самые лучшие отношения с генералом.

Генерал Ф. Бобков раньше работал под началом генерала Е. Питовранова, условно говоря, мастера тонких комбинаций. А Эскин называет Бобкова «сопредседателем развала СССР», говоря: «В истории жизни генерала Бобкова, от Сталина до Гусинского, важно выделить то, что актуально для России сегодня. Лживая пропаганда государственных СМИ может сыграть пагубную роль, когда люди теряют доверие к власти. Образы мифических врагов могут лишить зрения тех, кому поручили соглядатайствовать и охранять. Знаменательно, что об уходе Бобкова из жизни первым сообщил Алексей Венедиктов, плотно сотрудничавший с усопшим. Их знакомство берет отсчет с восьмидесятых. А позже Бобков способствовал успехам радиостанции „Эхо Москвы”. Неисповедимы пути гэбистские в России…» [5].

Именно Бобков реализовывал в ежедневной практике андроповскую модель работы с интеллигенцией, которую Д. Быков описывает так: «Андропов, как и все гэбисты, очень презирал народ. Это ему приписывают фразу „дадим колбасы — не захотят никакой свободы”. Но он считал нужным иметь отряд прикормленной интеллигенции, которой было бы разрешено чуть больше. Виктор Луи — его креатура. Это даже не сислибы, это такие агенты по донесению нужд творческой интеллигенции до власти. Это такие контактеры. Я не могу сказать, что роль Виктора Луи была однозначно отрицательной. Он был провокатор, он был завербован, безусловно. Его хорошо знал Фрид, еще по лагерю, и рассказывал, что уже тогда было понятно, до какой степени этот человек связан с начальством разного рода. Но через него можно было что-то устроить, утрясти, добиться каких-то послаблений. Наверное, попытка создать такую прикормленную интеллигенцию (наиболее характерный пример — Юлиан Семенов) — это такое андроповское ноу-хау, которое имело некоторый эффект выпуска пара. И, кроме того, понимаете, о чем мы говорим? Такой персонаж — свой среди чужих, чужой среди своих испытывает постоянную психическую травму, он вынужден все время притворяться. И Штирлиц — это автопортрет, в общем, такого двойного агента. Дело в том, что в России образ двойного агента очень привлекателен, потому что нельзя быть ни с этими, ни с теми. И те, и эти слишком плоски, плохи и глупы, а вот двойной агент всегда положительный герой. Это — один из главных элементов морального растления страны. Вот так бы я сказал. Это не выпуск пара, а моральное давление» [7].

Напомним, что через Луи на Запад уходили некоторые тексты, включая воспоминания Н. Хрущева, которые там понимали как якобы запрещенные властью, хотя именно власть и пользовалась этим каналом.

Советское время было непростым. Для управления населением оно сочетало как методы жесткие, так и методы мягкие. К последним можно отнести литературу и искусство. На закате СССР все тянулись к визуальным коммуникациям: телевидению и кино. Они давали каждому то, в чем он больше нуждался. Наверное, такой же является и функция религии.

СССР, как считается, был литературно-центричной страной. Статус книги здесь был достаточно высок. Делалось множество переводов. Но за всем власти приходилось смотреть. Чем больше возрастали информационные и виртуальные потоки, тем большей становилась их опасность для власти.

«Любовь» КГБ к писателям объясняется еще и тем, что именно они, как и деятели культуры, были как раз создателями виртуальной реальности. А виртуальная реальность работает не одноразово, а многократно. Например, Андропов «породил» Ю. Семенова, который породил в свою очередь с помощью Андропова «Семнадцать мгновений весны», а «Мгновения» создали Штирлица, который прямо и косвенно «поработал» на выборах президента России, «породив» Путина.

Питовранов так ответил на вопрос, как именно они травили Пастернака: «Тут существовало разделение труда. Мы наблюдали и докладывали в ЦК. Там принимали решение и давали указания. А травили собратьев по перу сами писатели. Причем мне это было крайне неприятно. Какая там у Пастернака антисоветчина! Вдвойне неприятно и потому, что я очень любил его переводы сонетов Шекспира» [8].

А про Питовранова как кукловода говорят не меньше, чем про Бобкова, поскольку он больше работал не внутри страны, а за ее пределами. Хотя вот его рассказ о работе с М. Плисецкой: «Мы договорились с Шелепиным разыграть небольшой спектакль. С Плисецкой в главной роли. С педагогическими целями. Когда она приехала, Александр Николаевич снова меня вызвал. Садимся за стол. „Евгений Петрович, — говорит Шелепин, — познакомьтесь с Майей Михайловной”. — „Очень приятно”, — отвечаю. „Речь идет о том, — продолжает Шелепин, — что мы сейчас подбираем своих крупных актеров из области балета для поездки в Соединенные Штаты. В балете у нас сейчас кризис получился. Есть соображение, чтобы сделать солисткой этой труппы Плисецкую. Как вы на это смотрите?” — „Удивлен, — говорю, — Александр Николаевич”. — „Чем?” — как бы удивляется он. „Да уж больно кандидатура такая ненадежная. Часто не умеет контролировать себя. Слишком разговорчива. Причем увлекается так, что забывает, что можно, а что нельзя. Иногда такой разговор заведет, что у собеседников просто уши вянут. Все это ее минусы. Плюсы ее известны. Но минусов-то не меньше. Поэтому дело очень деликатное”.

Смотрю, она сидит, зубы сцепила, кулаки сжала, вся клокочет. „А ты знаешь, — Шелепин обратился ко мне на „ты”, — я был с ней на фестивале в Вене. Она прекрасно себя вела„. — „Ну и чудесно, — отвечаю, — дай Бог, чтобы она и в Штатах так себя вела, если ее пошлют. У меня уверенности в ее поездке нет”. Шелепин: „Майя, а ведь правильно говорит Евгений Петрович. Болтать-то ты мастерица, тебе надо поосторожнее быть. Имей это ввиду. Решается серьезнейший вопрос. Ты будешь представлять всю страну”. Дальше пошел закругляющий разговор, и конец» [8].