Обжигающие ласки султана - Кэрол Маринелли

— Виолетта? — позвала она; но, обернувшись, увидела, что Виолетты нет рядом — женщина пробежала обратно под винтами и забиралась в вертолет. — Постойте! — воскликнула Габи, но Виолетта не остановилась.

Вертолет поднялся в полное красок небо, поднимая сверкающую бурю из песка; Габи вскинула руки перед лицом, защищая глаза, а потом вынуждена была прикрыть нос и рот пиджаком. Ее босые ноги горели.

Она никогда не чувствовала себя более испуганно или одиноко и никогда не чувствовала себя так глупо. Как можно было поверить, что ее пригласили ради работы?

Наконец, когда вертолет скрылся из вида, а песок более-менее осел, она выпрямилась, растрепанная ветром, испуганная — но больше не одна.

Перед ней стоял Алим.

Но таким Габи никогда его не видела. Он всегда был чисто выбрит, но не сейчас. Вместо привычных Габи костюмов на нем были черные одежды и куфия на голове. Он стоял совершенно неподвижно, высокий, внушительный; Габи почувствовала себя добычей перед хищником.

Она вспомнила, как его отец шел по фойе отеля, как она ощутила тогда исходившую от него мощь власти аль-Леханов; сейчас она испытывала на себе всю ее силу. Конечно, она была добычей. Алим искал ее и нашел, и теперь ей не спастись. Пока они смотрели друг на друга, вокруг опустилась темнота; пустыня словно проглотила солнце целиком.

Габи бросилась бежать.

Глупо было так делать в ночной пустыне, но сейчас она не думала об этом, просто хотела оказаться как можно дальше от Алима. Однако уйти далеко ей не удалось, Алим легко нагнал ее. Габи была в такой панике, что стряхнула его руки и попыталась броситься бежать снова. Но она упала и замерла, лежа на земле, опустив лицо на руки и зная, что Алим стоит над ней. Зная, что бежать больше некуда.

— Габи.

Его голос звучал раздражающе спокойно и ужасно, болезненно знакомо. Несмотря на непривычные одежды и незнакомую обстановку, это был тот же Алим, которого знала Габи.

Почему-то ее это успокоило, хотя она все равно чувствовала слезы паники и внутренний конфликт. Она хотела обернуться. Хотела снова посмотреть ему в лицо.

Однако гнев победил.

— Ты меня обманул, — крикнула она, стукнув кулаком по земле.

— Пойдем в шатер.

— Я не хочу!

Однако когда Алим протянул ей руку, Габи приняла ее и поднялась, отряхивая песок с одежды, пока ветер бросал ее волосы на мокрое лицо. Никакого достоинства не удастся ей сохранить!

— Это похищение!

— Ты драматизируешь, — пожал плечами Алим.

— Я говорю все как есть. Твоя ассистентка сказала, что мне даже не придется тебя видеть…

— Виолетта обещала мне держать все в тайне, — заступился за ассистентку Алим. — Разве ты не хотела побыть вместе, хоть немного? Я хотел. — Ему приходилось кричать, чтобы Габи услышала его в шуме ветра. — Ты не хочешь поговорить, узнать, что происходило все это время?

Габи совершенно этого не хотела!

Алим не должен был узнать о Лючии, пока Габи здесь в ловушке.

— Пойдем в шатер, — повторил Алим, и властные нотки в его голосе говорили, что он не потерпит возражений. Габи это не остановило.

— Я не хочу, — прокричала она. Но ветер выхватил слова прямо у нее изо рта и унес в ночь. Песок наполнил ее рот. Она поняла, что это бессмысленный спор; она бы не выжила в дикой земле. Она видела с высоты, что вокруг никого нет на много миль.

Алим предложил ей руку, чтобы проводить в шатер, но Габи отказалась; несколько мгновений она настаивала на своем.

Алим не собирался стоять на жестоком ветру и уговаривать ее. Если Габи попытается убежать, он найдет ее за считаные мгновения, потому что он хорошо знает пустыню; а в неудобной одежде и на таком ветру она не уйдет больше чем на несколько шагов.

Но, дойдя до входа в шатер и обернувшись, он увидел ее рядом с облегчением. Он подождал, и после короткого сопротивления Габи сдалась.

У нее не было другого выбора, кроме как войти в шатер вместе с Алимом.

Пустыня не оставляла ей вариантов. Но по правде говоря… Габи хотела быть с ним.

Габи боялась входить в шатер. Боялась, что ей там понравится.

Но Алим отступил в сторону, и она вошла в сравнительную тишину под пологом, слыша, как он следует.

Она отложила туфли, которые несла в руке, и небольшую сумку с вещами. Мягкие ковры ласкали ее босые ноги; неяркий свет масляных ламп танцевал на стенах, отзываясь на яростный ветер снаружи.

Это было настоящее убежище.

Габи пришлось прикладывать усилия, чтобы не расслабляться.

Чужеземные ароматы, которые она ощутила впервые, когда они танцевали, теперь были сильнее; они висели в воздухе и окутывали ее со всех сторон. Трудно было бояться, когда Алим был так близко.

Однако это не мешало сердиться.

— Здесь нет никого, кроме нас, — сказал Алим. Габи подняла голову к высокому потолку, чувствуя себя ужасно маленькой.

— Значит, кричать незачем, не поможет.

Алим вздохнул.

— Габи, не нужно такой драмы. Я имел в виду, что нас никто не побеспокоит и не подслушает наш разговор.

Он хотел, чтобы Габи знала — все сказанное останется между нами.

Пока.

Ребенок все изменит. Виолетту ждет еще больше работы, но Алим надеялся, что к концу этой поездки Габи останется уверенной, что о ней и ребенке позаботятся.

С тех пор как он узнал о декретном отпуске Габи, он пытался узнать все возможное и использовал все свои контакты, чтобы собрать информацию. Это было неожиданно сложно.

Габи не работала на «Гранде Лючию»; однако он смог подтвердить, что она уходила в декретный отпуск. Недавние записи камер слежения в фойе отеля зафиксировали ее вместе с женщиной, которая вручала ей ребенка. Алим смотрел зернистую запись, задержав дыхание; он увеличил кадр в бессильной попытке получше посмотреть ребенка.

Его ребенка!

Его охватило отчаянное желание защищать это маленькое существо, хотя он даже не знал еще, мальчик это или девочка.

И судя по молчанию Габи, она не собиралась его просвещать.

— У нас есть что обсудить, — сказал он.

Но Габи покачала головой:

— Мне нечего тебе сказать.

Он мог бы заявить, что это неправда, но решил дать ей время. Конечно, она в шоке и сердится…

— Почему бы тебе не переодеться? — предложил он, указывая на занавес, отгораживающий часть шатра.

— Зачем?

— Прими ванну, переоденься, потом поговорим.

— Алим, я в ловушке в пустыне, куда меня заманили против моей воли. А ты ждешь, что я стану переодеваться во что-нибудь поудобнее?