Император Терний - Марк Лоуренс

— Так ты со мной не пойдешь? — нахмурился Элбан, облизывая бледные десны.

— Там есть кое-что, что стоит украсть. Если получится, я вернусь. Если нет, завтра я буду с вами в это же время, и мы пойдем все вместе.

Я оставил его бормотать «им не понравится, им не понравится».

Я насчитал двенадцать охранников, едва ли кто-то был сильно моложе Элбана, а распятие, которое аббат носил на вечернюю службу, уже стоило того, чтобы с ними управиться. По правде говоря, несмотря на жестокие уроки, которые мне преподали собственный отец и тернии, в полях, залах и святилищах монастыря Святого Себастьяна я смутно задумался о другом пути, и пусть я воспринимал эти мысли скептически, мне все равно хотелось, чтобы они не уходили вот так сразу.

Мой отец научил меня не любить и не идти на компромиссы, тернии научили меня тому, что даже семейные узы — это роковая слабость, человек должен быть один, ловить миг удачи и ковать железо, пока горячо. Правда, иногда казалось, что об этих уроках напоминают лишь оставленные ими шрамы.

Бредя назад, я думал о том, что от дороги, от братьев мне было нужно не золото и не убийство монахов. Я познал богатство и в то же время видел, как умирают невинные. Теперь я искал власти, что лежит в руках, не связанных общественным мнением, не скованных моральным кодексом, законами рыцарства и войны. Я хотел обрести отвагу, подобно той, что проявил нубанец в темницах моего отца, закалиться в бою. И я готовился обрести это в нелегкий час. Я гнал своих братьев в горнило, где Сотня должна была искупать мечи в крови, а там будь что будет.

Я сказал себе все это, но в глубине души, помимо этих слов, знал, что, возможно, мне просто нужно вернуться в прошлое, в то время, когда моя мать любила меня. В конце концов, я был слабым, глупым и неразвитым десятилетним ребенком. Мне преподали правильные уроки, но любой учитель знает, что ученик все забудет, если не повторит урок.

Я уловил запах белого мускуса, долетевшего туда, где сновидец стоял, глядя, как разворачивается его кошмар. Она была рядом, невидимая и недосягаемая, но близко, почти вплотную, а я тянул сквозь нее все эти воспоминания. И я знал, что она чувствует угрозу, отсчитывает ее приближение ударами сердца, не зная ни ее природы, ни источника.

Я вернулся и обнаружил, что охранники в монастыре устанавливают факелы в железных скобах перед домом капитула. В тени стен собралось больше монахов, чем, как мне показалось, жило в монастыре Святого Себастьяна. Очевидно, просто не все выходили к трапезе.

— Где ты был? — налетел на меня из темноты Орскар. Будь у меня нож, он бы на него напоролся. — Епископ едет!

Новость оказалась слишком важной, чтобы ждать моего ответа.

— Какой епископ? Где?

Звучало не слишком убедительно.

— Епископ Мурильо! Его слуга только что прибыл, опережая процессию, чтобы предупредить нас. Он на северной дороге. Мы скоро увидим факелы на холме Джедмир.

Орскар переминался с одной ноги на другую, будто ему хотелось по нужде. Возможно, так оно и было.

— Брат Майлз сказал, что Ватикан послал за ним экипаж самой папессы. — Артур встал позади нас. — Мурильо направляется в Рим.

— Они сделают его кардиналом! Точно!

Судя по интонациям, Орскара церковная политика волновала куда больше, чем можно было ожидать от восьмилетнего парнишки.

— А где все остальные? — спросил я. Кроме Орскара и Артура, сирот не было видно.

Орскар заморгал.

— Вероятно, они его уже видели. Он служит в Святой Челле и уже бывал тут. Брат Винтер рассказывал.

Я не дал всему этому взволновать себя. Я уже видел епископов, даже двух. Егшскоиа Симона, что служил в соборе Кратской Богоматери, и епископа Ферра, который заменил Симона, когда ангелы утащили того одной зимней ночью. Правда, я все равно решил подождать и посмотреть на этого, третьего. Возможно, у него в карете сокровища, которым обрадуются мои братья. Если у других мальчишек нашлось занятие получше, что ж, удачи.

— Он внук герцога Белпана, не знал? — сказал Артур.

— Епископ?

Он кивнул. Я пожал плечами. Аббаты в ордене, предпочитающем простую жизнь и тяжкий труд, могли выбраться из сиротской коробки, оставленной на пороге. Епископы, облаченные в бархат и живущие в настоящих дворцах, как правило, были помещены туда ради безопасности могущественной родней и являлись отпрысками побочных ветвей знатных домов.

Прошло некоторое время. Факелы начали гаснуть, и колокол зазвонил, созывая на ночную службу, когда наконец мы увидели процессию: впереди — вооруженные всадники, за ними шли клирики и скрипела папская повозка, запряженная парой ломовых лошадей, потом опять клирики, и завершали процессию еще двое всадников в кольчугах, их белые плащи украшал красный святой крест.

Повозка подпрыгивала на ухабах, пока наконец не остановилась, так, что дверцы оказались между двух рядов факелов, образующих коридор, ведущий к величественному входу в дом капитула. Кучер, настоящий гоблин с седыми кустистыми бровями, сидел неподвижно, кони опустили головы и время от времени всхрапывали, как быки. Самый солидный из священников, шедших перед каретой, открыл дверцы и подал епископу Мурильо руку, хотя тот в ней не нуждался. Он выбрался из тесного вместилища, на толстой туше натянулась пурпурная ряса. Оказавшись снаружи, он обернулся и достал митру. Не думаю, что там оставалось место для другого пассажира. Мурильо напялил шапку, красную ленту тут же пропитал пот с его кудрявых черных волос. Он выпрямился, заложив руки за спину, выпятив живот. Я уже ожидал, что он рыгнет, но он только проворчал что-то и затопал к монастырю. Главный священник и двое телохранителей последовали за ним. Несмотря на то, что епископ был жирным, он обладал неутомимой энергией. Он напоминал мне борова, бегущего на запах. И немного Барлоу. Он рассмотрел Орскара, потом меня, улыбнулся, изогнув толстые губы, что-то пробормотал стоящему рядом телохранителю и исчез за дверями.

Из-за епископской мессы мы не легли спать, было ужасно нудно — бесконечные латинские молитвы в до отказа заполненной церкви. Мы, сироты, стояли вместе с монахами, кто где, и мало что видели, кроме бритых затылков. Святые или нет, монахи не слишком чистоплотны. Старый монах впереди меня постоянно испускал вонь, которую не могла удержать веревка на поясе. У него было два родимых пятна за ушами, лиловых, распухших, они до сих пор стоят у меня перед глазами.

Наконец причастие и длинная очередь к нему. В самом начале очереди аббат Кастель принял золоченую чашу и отпил из нее.

— Кровь Христова, — сказал нараспев священник, проводивший службу под бдительным взором епископа.

Вино. Ну, хоть не сухая облатка.

Мы брели вперед медленнее, чем сгорает свеча. В очереди я снова заметил, что сирот здесь немного, только Орскар стоял передо мной и еще где-то позади — Артур.

Когда мы подходили к алтарю, я увидел, что аббат ждет в тени. Он был похож на насильно завербованного солдата, собирающегося обнажить клинок и броситься в бой. Разодетый епископ недобро глядел на него. Толстый и вялый, конечно, но, сложись его жизнь иначе, он вполне мог оказаться среди моих дорожных братьев, вооруженным до зубов. А Кастель при другом раскладе мог стать такой же жертвой, но жертвой Райка, Роу и Лжеца.