Тщеславие - Александр Снегирев

— Квасят! Мамадаков уже третье утро жвачку жуёт, а всё равно пасёт за километр! — с крестьянским говорком добавила Наташка.

— Вот вам, Михаил, Тарковский нравится? — обратился Марат к вошедшему Димке.

— Поэт или режиссёр? — уточнил Димка, с дрожью вспоминая призрака на костыле. «Почему Марат спросил? Он что, знает про призрака? Тоже видел?» Димка вдруг понял, что никогда не читал стихов Тарковского. Не потому, что не уважал или что-то в этом роде, а просто не складывалось. Бывает, живёшь, к примеру, рядом с известным музеем, а никогда там не был. Так и у Димки с Тарковским. «Интересно, знает ли об этом призрак? О том, что я его стихов не читал. Может, если бы я читал, у меня бы с ним по-другому отношения сложились», — подумал Димка.

— Поэт, — задиристо заявил Марат.

— Хороший поэт, — дипломатично ответил Димка, думая, что призрак, возможно, его сейчас слышит, и одновременно надеясь, что Марат не попросит процитировать любимое стихотворение.

— Что значит «хороший»? — ещё задиристее настаивал Марат.

Димка пожал плечами, усмехаясь, и поглядел на остальных, как бы ища понимания.

— Моя бабушка много общалась с Тагковски-ми, с отцом и с сыном, оба были специфические, — высказался драматург-революционер.

— А вам Тарковский нравится? — выкнул Марат Лисе, не отреагировав на ремарку революционера. Не дав Лисе ответить, Марат продолжил: — Вот у вас у обоих волосы мокрые, я вижу. Вы где-то вместе вымокли, так или не так? — В его голосе стали поблёскивать искорки истерики. Филологиня мрачно усмехнулась, наигрывая на гитаре. Она успела умыться и подложить фальш-живот на место. Димка убедил её сделать это, заверив, что доносить не собирается.

— Давайте за здоровье Липницкой выпьем! — громко предложил Саша. — Хорошая она женщина, устроила этот конкурс, выбила деньги…

— Да помолчи ты, гомосек! — перебил Марат.

— Что… я… да ты… — стал барахтаться в словах Саша, весь покраснев ужасно. «Эта его манера краснеть совсем никуда не годится, — подумал Димка. — Никакого очарования, только дефекты кожи становятся заметнее и плохие зубы».

— Подлиза! За Липницкую выпить! А зачем?! Думаешь, она тебе приз даст! Не даст она тебе ничего! Соси! Co-си! Ха-ха-ха! — Марат обрадовался собственному незатейливому каламбуру. Так радуются приличненькие, затюканные мамочками отличники, когда впервые решаются вывести на стене подъезда слово «жопа». Их потом бывает трудно остановить. Марат так завёлся, что даже его тик изменил параметры; глаза то подолгу не моргали, то моргали часто и мелко, как изображение в барахлящем телевизоре. — Спонсоры денег пожалели на нас! Поигрались в меценатов и устали. Ты, Маринка, где хвост промочила? О, да у тебя фингал! Кто поставил? — Марат подскочил к Лисе. Она добросовестно припудрила следы Дим-киной пятки на скуле, но скрыть их целиком не смогла.

— А твоё какое дело? — огрызнулась Лиса. — Я тебе чё, жена, отчитываться?! Заведи себе какую-нибудь чернавку в парандже и води на шлейке, а от меня отвянь!

— Ба-а-а! Девчонки, пацаны! Санёк прав, пора накатить! — пригласил всех Армен, но было поздно.

— Чернавку в парандже?! — взвизгнул Марат. — Ты что-то имеешь против моей религии?!

— Марат, ладно тебе, расслабься, — улыбаясь как можно миролюбивее, предложил Димка.

— Вали на х#й в свой Израиль!

«Ну вот, приехали. Взял псевдоним на свою голову».

Марат разбушевался не на шутку:

— Ты мою религию не трожь, проститутка! Вы, христиане, все проститутки! Нашли кому молиться! Ха! Еврейской мамаше, которая залетела невесть от кого и впарила всему миру своего незаконнорожденного сынулю! А вы, идиоты, уже две тысячи лет плачете от умиления!

— Эй, братан, притормози… — возразил Армен. — Мы, армяне, первыми христианство приняли.

— Сосёшь всем подряд! — выкрикнул Марат.

— Это ты мне? — уточнил Армен.

— Не тебе, а ей! А ты что, тоже сосёшь?

— Щас ты у меня схлопочешь! — Армен встал со своего места.

— Чего вскочил?! Денег небось до хуя, армяш-ка! Первые они христианство приняли! Везде вы первые, и Шекспир армянин, и хуи у армян самые большие!

— Началось!

— Признайся, твой папаша тебя сюда засунул?! Ты же вообще писать не умеешь, чего ты лезешь?! У меня хлеб отбивать?! — обличал Марат, брызгая слюной и бешено крутя окулярами. Димка начал даже опасаться, как бы у Марата глаза из глазниц не выскочили и не покатились бы по натёртому паркету. — Мне очень нужны деньги! Очень нужны деньги мне-е-е!

— Ну, чего раскричался, и мне нужны!

— Мне нужны эти деньги!

— Типичный пгимег деггадации на почве общей гламугизации! — авторитетно прокартавил драматург-революционер. — Дом-два надо меньше смотгеть.

— Заткнись, почвенник хренов! — гаркнул на революционера Марат. — С голытьбой заигрываешь, с гопниками?! А сам с няньками да служанками рос, икру из министерских заказов жрал! Тебя ведь дедушка твой заслуженный икорочкой солёненькой кормил на ночь, чтобы ты не ссался, а?! А хочешь скажу, почему ты в народ подался?! Хочешь?! Ты же ботаником рос, задротом! Мамочка тебя от всего берегла, а пацаны во дворе чмарили. Вот ты и выслуживаешься теперь перед ними, чтобы они тебя в фугбол взяли погонять!

Революционер стал просовывать палец в пуговичную петельку своего чёрного кожаного пиджака. Зачем он это делал — непонятно.

— Деньги всем нужны, мне, например, очень нужны. Знаете, сколько я на кризисе потерял?! — надулся поэт с кастильской бородкой.

— А мне что, не нужны?! — будто из комы вышел Яша-Илья, лжеветеран, принявшийся по обыкновению загонять нож в паркет.

Скоро уже со всех сторон доносились вскрики и требования: «деньги, деньги». Кто кричал всерьёз, кто в шутку. Многие жестикулировали, объясняли, зачем и сколько им нужно. Другие просто нараспев повторяли «деньги, деньги», будто мантру или тост, и выпивали в промежутках. Началось рассуждение о деньгах, кто и как потратил бы миллион. С большим отрывом преобладала покупка квартиры, затем шли машина и отдых на море.

— Пготестую! Вся эта пгемия какой-то заговог пготив литегатугы! — возмутился революционер. — Если бы мне дали деньги, я бы огганизовал геволюционное движение пготив бандитской власти, пгивлёк бы внимание общества…

— Ты только и думаешь, как внимание к себе привлечь! — не дал ему договорить Марат. — Ты только ради этого и пишешь про революцию, а кость тебе кинут, в телик пустят, сразу заткнёшься!

— Чего?! Да я недавно в тюгьму хотел сесть! — вскочил революционер из-за стола.

— В «тюгьму»? — передразнил Марат. — И чего ж не сел?! Молодого гения посадили! Отличный пиар! Сможешь себе новую футболку заказать: «Я, великий, в тюрьме!»

Глаза драматурга-революционера сузились, в них забулькал кипящий гудрон. Ещё немножко, и можно будет зачерпывать и щели в асфальте замазывать. Он вскочил, рванулся к Марату.