День Нордейла - Вероника Мелан

– Канн вернулся, все в порядке?

– Да. Он сейчас во сне, заморожен в точке, которую мы называем «ноль-зэт», – точке возможного перепостроения дальнейшей судьбы. И его будущая карта будет зависеть от того, кто будет здесь, когда он проснется. Именно поэтому, прежде чем будить, на Уровни нужно вернуть всех.

Всех, да.

Но пока сыр, масло и булочка. Маленький отдых, короткая передышка.

– Дрейк, только Бога ради, до следующей моей вылазки сделай что-нибудь с браслетом?

– Сделаю.

– Иначе я больше никуда…

– Ди. Сделаю.

Я успокоилась.

Горячий хлеб таял на языке; приглаживала расшатанные нервы ненавязчивая и негромкая джазовая мелодия, льющаяся от сцены.

Он выбрал дорогой ресторан – позволил мне почувствовать после пережитого контраст. Безопасность, уют, спокойствие. Намеренно, конечно же. Потому что слово «случайно», как я полагала, в лексиконе Начальнике отсутствовало с момента основания времен.

Калимт.

Я больше туда не вернусь. Чужая война, чужой лес. И как странно касаться чужой жизни даже вскользь, вдруг заглянуть в нее краешком – все равно, что просунуть лицо сквозь поверхность зеркала.

– Там у них так странно. Неспокойно… Зачем война?

– Затем, что люди часто по-другому не умеют.

– Но ведь глупо?

– Это все ваши эмоции.

– Ладно, не важно. Важно, что теперь Аарон получит свой шанс прожить счастливую жизнь с Райной.

– Получит. Но куда важнее другое – то, о чем я тебе не сказал.

– В смысле? «Забыл» упомянуть?

– Да, «забыл».

Я отложила нож, которым намазывала на хлеб масло. Почувствовала, как шевельнулась в душе тревога:

– Говори.

Дрейк пригубил воду, отставил стакан. Сложил на столе руки:

– Мать Аарона – тогда еще Дарена – отдала сына в дом малютки, когда тому было несколько месяцев.

Я кашлянула – поперхнулась.

– Зачем?

– Потому что знала, что там его выкормят, а она не сможет. В дома малютки даже в оккупированных городах жители несли все, что могли. Подкармливали. Сама она взяла его сестру, которой было шесть, и уехала в их старый дом на окраине. Рассказать тебе, как сложилась бы жизнь Аарона, не повстречай он представителя Комиссии?

– Как?

У меня пропал всякий аппетит.

– Он отправился бы воевать на западную границу города Койбе и через три с половиной месяца – встреча с той женщиной никоим образом не повлияла бы на это событие – получил бы серьезное ранение ног и лишился бы ступней. Попал в госпиталь ветеранов, где жил бы – поломанный физически и психологически – до сорока трех лет.

Я забыла про еду – перед мысленным взором стоял облик Аарона – почему-то полуседого, рано постаревшего и с испещренным глубокими морщинами лицом.

– Неспособный справиться с превратностями судьбы, он бы запил. И утром первого месяца зимы умер бы, сидя в собственном инвалидном кресле, – отравился грязным метиловым спиртом.

В моем горле стоял ком, а веки щипали слезы.

Почему Дрейк не сказал раньше? Хорошо, что не сказал…

– Знаешь, что именно ты сделала сегодня, Ди?

– Что?

Я ничего не сделала – я просто… просто…

– Ты не просто дала ему шанс прожить здесь долгую и счастливую жизнь с Райной. Благодаря тому, что он получит опыт, который я даю ему здесь – научится тактике, стратегии, выносливости и разовьет интуицию, – он по возвращению назад сумеет избежать эту ситуацию.

– А он… когда-нибудь вернется?

– Да, вернется. Но совсем и совсем не скоро.

– И… – вопросы давались мне сложно, и я боялась ответов. Иногда правда – штука настолько жесткая, что ее лучше не знать. – Не получит ранения?

– Не получит – у него сработает шестое чувство. Ты ведь знаешь, что весь опыт, который люди получают на Уровнях, они переносят потом с собой в виде развитой интуиции в свою «прежнюю» жизнь?

Знаю. Теоретически.

– Он не поедет в Койбе – заранее предположит проигрышность там боевых действий. И вместо этого отправится в Дортен-Брах – собственно, подробности тебе ни к чему. Важно другое: он останется здоров, отыщет мать и сестру и перевезет обеих подальше от войны. Он проживет иначе.

Я больше не хотела есть.

Для меня поблекли рисунки виноградных лоз на стенах, и не ласкала более слух музыка.

– Забери меня домой…

– Поешь, Ди.

– Не хочу.

– Пена. Ванна. Ты обещал.

Вместо ответа Дрейк накрыл мою ладонь своей и кивнул.

* * *

Меня нежно терли мочалкой, втирали в волосы шампунь. Гладили по спине там, где кожи коснулся жесткий ствол приклада.

Из тринадцати осталось двенадцать – об этом не хотелось думать.

Поглаживания теплых рук залечивали саднящее сердце, мягко стирали душевную боль, успокаивали.

– Скажи, что дальше будет легче?

– Дальше будет иначе, – тихо и уклончиво отозвался Дрейк. – Но до этого я заверну тебя в пушистое полотенце и отведу спать.

– Нет, халат. Я посижу в кресле, а ты поиграешь мне на рояле, ладно?

У него, вероятно, много работы, и снова нужно заранее что-то вычислять, прогнозировать и обдумывать, но мне хотелось присвоить этот вечер себе. Нам.

– Хорошо.

Наверное, дальше будет еще сложнее, раз мой любимый такой сговорчивый. Но бояться заранее – нет более бесполезной задачи. И вместо того, чтобы волноваться, я втянула запах мыльной пены, пахнущей лепестками роз, и отдалась на ласку теплым заботливым рукам.

Полных десять часов сна принесли желаемый результат: я чувствовала себя живой, бодрой и рвалась в бой.

– Кого следующий, любовь моя?

– Тот, кто сложнее остальных.

Я завтракала длинным, купленным по пути в магазине сэндвичем с колбасой, помидорами и майонезом; мы вновь сидели в кабинете Рэя Хантера.

– Значит, Рен Декстер.

Ух. Мда, можно было ожидать.

– Что, там тоже война?

Дрейк – причесанный, благоухающий кремом для бритья, – смотрел на меня с насмешливым прищуром.

– Нет, там мир.

– Отлично.

– Только… очень странный мир.

Я перестала жевать и прочистила горло.

– Что, мне не понравится?