Тень королевы, или Слеза богини - Карина Тихонова

— Дома, — ответила я.

— Позовите его.

— Нет! — ответила я твердо. — С отцом вы разговаривать не будете!

— Почему? — не понял гость.

Я молча встала и вышла из кухни. Назад вернулась с папочкой, один вид которой наводил на мысли о больнице.

— Вот, — сказала я и разложила перед мужчиной многочисленные выписки из истории болезни.

Тот молча принялся рассматривать текст, пестревший непонятными латинскими буквами.

— Что с отцом? — тихо спросил он наконец.

— А Вероника вам не сказала? — спросила я устало.

Следователь промолчал.

— Отец не сумасшедший, — сухо конкретизировала я. — Но он совершенно не обращает внимания на реальный мир. Он живет внутри себя. И того милиционера он забыл сразу после того, как закрыл за ним дверь.

Следователь постучал ручкой по столу. Не верит.

— Впрочем, можете попробовать, — предложила я безнадежно. И громко позвала:

— Папа!

Папочка явился на зов немедленно.

— Добрый день, — вежливо поздоровался он со следователем.

— Здравствуйте, — ответил тот смущенно и покосился на меня, явно не зная, как начать.

— Пап, помнишь милиционера, который к нам приходил?

— Когда?

— Позавчера.

— К нам приходил милиционер? — удивился папочка.

— Ты мне это сказал.

— Да? — снова удивился папочка. Подумал и обобщил:

— Если сказал, значит, приходил.

— А вы не помните, какой он был из себя? — нарушил молчание следователь.

Папочка пожал плечами.

— Обыкновенный… В форме…

— Рост не помните?

— Обыкновенный рост.

— Высокий, низкий?

— Я не помню, — ответил папочка. Повернулся ко мне и спросил:

— Я должен его помнить?

— Нет, папа, — ответила я мягко. — Ты ничего не должен.

— Тогда я пойду?

— Конечно.

— До свидания, — вежливо сказал папа незнакомому человеку и покинул кухню.

Несколько минут мы молчали. Меня охватила привычная душевная усталость.

— Убедились?

Следователь в замешательстве взял чашку и сделал глоток.

— Извините меня, — ответил он наконец.

— Ничего.

— Что это за болезнь? Объясните попроще, я в этом ничего не понимаю.

И он кивнул на листы, разложенные перед ним.

Я встала, собрала выписки в папку и положила ее на холодильник.

— Не помню, как это по латыни называется. В переводе на русский язык «боязнь реальности».

— Да? — удивился следователь. — Что же здесь болезненного? Жизнь наша такая, что только ненормальный ее не боится…

— Это другое, — перебила я. — Отец просто уходит от реальности. Если его не накормить, он забудет, что нужно есть, и может умереть от голода. Это только один пример. Вообще их множество.

— Понятно, — тактично закруглил тему следователь.

— Он никогда не запоминает, кто приходил и зачем. Или кто звонил по телефону. Он записывает. Тогда на листочке было написано только одно слово: милиционер. Так что никаких других сведений вы от него не получите. Он будет стараться, будет делать вид, что вспомнил того человека. Скажет, например, что он был высокий или низкий, худой или толстый, лысый или волосатый… Но все это не будет иметь никакого отношения к реальности. Отец его просто уже не помнит.

— Я понял. Извините.

— Ничего, — повторила я.

Посмотрела в окно. Над парком висела рваная влажная кисея дождя.

— Мне тоже вас порадовать нечем, — прервала я затянувшееся молчание.

— Почему?

— Мы ушли домой в начале второго. Насколько я понимаю, соседа убили позже. Кстати!

Я оживилась.

— Вы нож нашли?

— Откуда вы знаете, что его ударили ножом? — сразу спросил гость.

Я запаниковала.

— Откуда, откуда… Откуда мы все про всех знаем? Вероника сказала! — вывернулась я.

Следователь смотрел на меня, не отрываясь. Его глаза немного прищурились.

— Нож мы не нашли, — медленно ответил он. — Забавно, что вы упомянули именно о ноже. Зарезать можно и бритвой.

— Вероника сказала, — повторила я, стараясь говорить равнодушно.

— Понятно.

Следователь еще минуту сверлил меня профессиональным взглядом. Потом собрал свои письменные принадлежности, постучал ими по столу, собрал в аккуратную стопочку и отложил в сторону.

Демонстративно отложил.

— Давайте поговорим, — предложил он. — Просто поговорим. Без записей.

— Не о чем, — твердо ответила я.

— Никакой милиционер к вам придти позавчера не мог. Настоящий милиционер! — подчеркнул мой гость.

Я тоскливо промолчала. И без него догадалась.

— Я бы знал о том, что вас опросили. Знал бы даже о том, что в этой квартире дверь не открыли. Если бы вы не окрыли. Значит, приходил не милиционер. Вы понимаете?

— Слушайте, не разговаривайте со мной, как с умственно отсталой! — вспылила я.

— А как мне с вами разговаривать?!

Гость на минуту повысил тон, впрочем, тут же одернул себя и умолк. Подошел к двери и снова плотно прикрыл ее.

— Ира, вы что-то знаете.

— Ничего не знаю.

— Сначала к вам приходит ряженый милиционер, потом вы меня спрашиваете про нож. Кстати говоря, о том, что его ударили именно ножом, а не каким-то другим колющим или режущим предметом я узнал только вчера вечером.

— Вероника сказа…

— Хватит!

Гость, не отрывая от меня взгляда, нашарил свою чашку и отпил еще глоток.

— Ира, если вы не слабоумная, прошу вас, расскажите мне все.

— Я ничего не знаю.

— Глупо! Глупо! Я уже не говорю, что это просто безнравственно! Знать что-то об убийце, не помочь сле…

— Слушайте, вы…

Меня прорвало. Я наклонилась ближе к незваному гостю и заговорила яростным свистящим шепотом:

— Вы сначала в собственных рядах порядок наведите, а потом за других беритесь! «Безнравственно», блин! Вы это коллегам в метро скажите! Которые только одним озабочены, как карманы собственные набить! За порядком они следят, как же! Да заплати любому менту и неси свою взрывчатку дальше! Взрывай, что хочешь! Вези грузовики с оружием! Только заплати! Ну, какой нормальный человек к менту подойдет по доброй воле?! А?! Да вы на их рожи посмотрите, уже все понятно!