Самурайша - Ариэль Бюто

— Мне очень жаль!

— Жаль?

— Да, жаль, что твоя жизнь музыканта превратилась в последовательность чисел. Пытаешься попасть в Книгу рекордов Гиннесса?

— Конечно, нет! Я рассказал тебе все это просто так, к сведению.

Этим утром он дал Мосли согласие на новый пресс-релиз со множеством цифр. Их импресарио уверен, что цифры говорят сами за себя. А вот музыка… Они не поинтересовались мнением Хисако, не пригласили ее на эту встречу. Вот он, его шанс, его алиби. Можно сказать, что Мосли задержал его, что они вместе пообедали, а потом продолжили говорить о делах. Сейчас только половина четвертого, эта легенда вполне проходит.

— Мне пора.

— Я тебя разозлила!

— Вовсе нет! Я злюсь, потому что должен идти.

Они расстаются, решив созвониться вечером и увидеться, как только дуэт Берней вернется после итальянских гастролей. Они слишком честны, чтобы признаваться друг другу в любви.

Выйдя на улицу, Эрик ускоряет шаг. Ему стыдно за измену, но он горд, что оказался на это способен. Эрик оттачивает свою ложь, вспоминает, как обещал Хисако никогда ее не обманывать. Его молодая жена не может забыть хитрости и уловки, которыми было наполнено ее детство.

Несчастный случай. Это могло произойти с кем угодно. Но произошло с ним. Возможно, в этом есть доля вины Хисако: она не догадалась, что именно его волнует после первого свидания с Софи. Он ведь признался ей, что виделся со своей первой любовью, естественно умолчав о чувствах. Но она могла быть более проницательной. Повести себя более тонко, не задавать вежливых вопросов об учебе Софи и ее работе. Хисако должна была взять с него слово, что он больше не станет встречаться с Софи.

Должна была — но не сделала этого! Хисако не вмешивается в чужую жизнь, не подглядывает в замочную скважину. Окружающие восхищаются порядочностью Хисако, не понимая, что ей просто безразличны другие люди. Эрик знает, что он несправедлив, и все же… Хисако не понимает, что живет среди себе подобных, что жизнь соткана из реальных противоречий, что любовь — это еще и физическое желание, тривиальная плотская страсть. Хисако — чистый дух, ее интересуют только гении. Гениальные музыканты.

«А я — brutto, как называла меня собственная мать, — кто я для нее? Хисако в тысячу раз талантливей меня. Ну вот, я это сказал. Она читает с листа вещи, которые я разбираю неделями. Она не дает мне этого почувствовать, но я знаю, что она знает.

С Софи я снова становлюсь Эриком Бернеем — самым способным студентом курса. Тем, кто преуспеет, потому что никто не может померяться с ним талантом в этой провинциальной консерватории.

Я снова увижусь с Софи. Я не должен отчитываться перед Хисако за тот период своей жизни, когда мы даже не были знакомы.

Я ее не обманываю, я продолжаю отношения, которые начались, когда ее в моей жизни не было».

В дверях своей квартиры Эрик останавливается, захваченный музыкой. Басовая часть «Рондо ля мажор» Шуберта, чудо изящества, с которым они произведут фурор в Милане, Венеции и Флоренции. Они навестят отца — он читает газеты и, возможно, наконец покажет своему сыну, что гордится им.

Эрик входит, садится за рояль рядом с Хисако. Она улыбается его отражению в крышке, кивком приглашает присоединяться. Она «принимает» его в музыку, как в свои объятия. Она ни о чем не спрашивает, так что ему не придется лгать ей. Они погружаются в главное, в суть их общей жизни. Все остальное — дурной сон.

У кофе в пластиковых стаканчиках вкус ранних вылетов. Эрик и Хисако завтракают в аэропорту невкусными круассанами и соком, который скорее вызовет изжогу, чем взбодрит. Свет неоновых ламп терминала F делает их лица смертельно-бледными.

Уборщик-пакистанец моет пол между столиками, след от его швабры похож на слюну улитки. Громкоговорители приглашают отправиться в путешествие в города мечты. Мимо проезжают тележки, дорогие чемоданы, купленные в «Тати» сумки. Роскошные блондинки, с ног до головы от Шанель, сталкиваются с восточными женщинами под чадрой. Небо над аэропортом кажется бесцветным. Мужчины и женщины всех рас и национальностей вдыхают один и тот же кондиционированный воздух. Проблемы с языком и законом поджидают пассажиров за стеклянными дверями зала прилета, на стоянке такси и автобусов.

Эрик заказывает еще кофе. Целует руку Хисако.

— Они должны делать нам скидку как постоянным клиентам. Мне кажется, официант нас узнал.

— В этом месяце он видит нас в четвертый раз. Мы завтракаем здесь чаще, чем дома.

В словах Хисако нет горечи — она скорее торжествует победу над грузом повседневных забот. Закрыть дверь в неубранную гостиную, оставить немытой посуду. Отложить на потом неприятный разговор, зная, что вдалеке от дома необходимость в нем отпадет. Не подходить к телефону, чтобы не узнать плохих новостей.

— О чем ты думаешь, дорогая?

Эрик становится особенно нежным, когда ощущает собственную значимость, превосходство перед обычными туристами. Они с Хисако садятся в самолет, потому что их хотят слушать в разных уголках земного шара. Их везде ждут, им всюду рады. Они завсегдатаи отелей, где в номерах каждый день меняют белье, дорогие рестораны для них — что дешевые кафешки, а полет на самолете — как поездка в автобусе.

— Я оставлю тебя ненадолго?

Хисако берет косметичку и спускается в туалет.

Эрика мучает желание воспользоваться моментом, подойти к телефонной кабине, бросить в прорезь несколько монет и разбудить Софи. Мысленно перенестись в теплую постель любовницы, ощутить аромат их страсти. Софи спит, электрический будильник отмеряет сон, ее день, до самой ночи, наполнен привычными делами и обязанностями. Софи наверняка летает самолетом, оплатив билет в три приема, без накладных расходов, и только в заранее распланированные путешествия.

Телефонная кабина притягивает его, ему необходимо услышать голос Софи — нежный, как ее бедра, и мягкий, как ее кожа. Он держит в поле зрения лестницу, чтобы не пропустить Хисако, и все-таки решается. Трубка пропахла табаком, и Эрик отодвигает ее подальше от губ, бросает монеты. Звонок внушает ему ощущение всемогущества: он на расстоянии проникает в сон этой женщины, оказывается в ее стерильно-чистой, уютной квартире.

— Я слушаю!

Голос в трубке звучит сонно, беззащитно. Эрик молчит, хочет еще раз его услышать.

— Слушаю вас!

Голос стал тверже, обыденней. Что он может сказать Софи, не солгав? Он ни за что на свете не остался бы у нее накануне таких важных для дуэта Берней гастролей. Он не признается Софи в любви, потому что любит Хисако. Любые его слова не сделают чести им обоим. Софи в третий раз — теперь с раздражением — произносит «Я слушаю», и Эрику становится совестно. Он вешает трубку, радуясь, что не успел сказать ничего такого, что придало бы их вчерашней эскападе большую серьезность.