Наталья Гончарова. Жизнь с Пушкиным и без - Наталья Павлищева

В Академии наук

Заседает князь Дундук.

Говорят, не подобает

Дундуку такая честь;

Почему ж он заседает?

Потому что… есть?

Рифмовалось, как всегда у Пушкина, отменно, запомнили легко и хихикали многие.

И вот теперь этот поэтишка уверяет в своем почтении и совершеннейшей преданности? Он просит о «Письмах из Парижа» Тургенева, мол, комитет ли решит их судьбу или прямо к Бенкендорфу обращаться? Секретарь уже подсказал, что «Письма…» напечатаны в «Московском наблюдателе» как литературные заметки, потому обозвать их политическими будет трудно. Князь махнул рукой:

– Пусть в комитет обращается, болтун эдакий!

Мстить рифмоплету даже за откровенные оскорбления значит признавать их правоту. Пусть болтает, недолго уж осталось. Ни для кого не секрет, что Пушкин в таких долгах, что вот-вот в долговую яму угодит, там, поди, не станет свои вирши писать, а коли и станет, так дальше стен кутузки не выйдут. И жену князю тоже жалко не было, к чему такой красавице за болтуна замуж выходить, лучшей партии не нашлось?

Пушкин держал в руках первый номер «Современника» и пытался понять, что чувствует. Это была его последняя надежда если не выбраться из долгов, то хотя бы облегчить их бремя. Векселей выдано на немыслимую сумму, даже продав все, он не смог бы их погасить.

А ведь семья, четверо детей, дом, выезд… Свояченицы вносили свою лепту в содержание, но все равно обременение чувствовалось…

Ему требовались 60 000, а то и 80 000 годового дохода, чтобы не только жить, но и гасить долги. Была надежда, что «Современник» эти 60 000 даст. Пушкин подсчитывал просто: 25 000 экземпляров давали 75 000 рублей. Это окрыляло.

Но недаром Пушкин в Лицее имел по математике одни нули, он не желал учитывать типографские расходы, оплату гонораров авторам, которые хотя и были его друзьями, но тоже желали заработка, а еще он не учитывал, что тираж может быть не распродан.

– Наташа, смотри, вот наша надежда…

В руках у Пушкина книжица толщиной в полторы сотни листов в коричневом переплете. Красиво, достойно, веско… Неужели и впрямь спасение? Так хотелось бы!

Наталья Николаевна бережно открыла: «Современник. Литературный журнал, издаваемый Александром Пушкиным. Том первый». Следующая страница: оглавление. Стихотворения и первое из них «Пир Петра Великого»:

Над Невою резво вьются

Флаги пестрые судов;

Звучно с лодок раздаются

Песни дружные гребцов…

Она переписывала это стихотворение для кого-то, знала, о чем оно, а потому удивленно вскинула на мужа глаза:

– Почему это, Саша?

Он подхватил, почти закружил по кабинету:

– Эх, женка моя… да с какого бы ни начать, главное, чтобы пошло, понимаешь, чтобы был свой журнал и чтобы раскупался!

Начались дни ожидания – как-то читающая публика примет новый журнал? Литературных опусов и без «Современника» в Петербурге немало, одна надежда, что сначала на имя издателя откликнутся, а после уж оценят по достоинству. Что оценят, Пушкин не сомневался, в первом же номере, кроме стихотворения самого Пушкина, «Скупой рыцарь», а гоголевская «Коляска» чего стоила!

Публика приняла… нет, не плохо, но и без большого восторга. Отклики разные, горячих мало или вообще нет.

– В Москву ехать надобно, в архивах потрудиться, иначе «Петра» своего не закончу никогда. А как ехать, коли тут все сразу: и второй номер выпускать надо, и ты на сносях!

Досада, послышавшаяся в голосе мужа, Наталью Николаевну даже обидела. Словно в том ее вина, что на сносях! Что же надо: родить до срока или вовсе не беременеть? Так не ее стараниями сие.

– Плетнев и Одоевский обещают же помочь. И я помогу. Езжай.

Обрадовался, закрутился:

– Мне работать надо, а не типографскими делами заниматься! Коли сумеете, так и поеду. Только следи, чтоб от моей воли не отступали, чтоб все напечаталось, как оговорено. А я в Москве не только по архивам буду.

– А где еще, по цыганам или вечеринкам? – Она заставила себя улыбнуться через силу, состояние было такое, что лучше лежать, а не по издательским делам бегать.

У Натальи Николаевны пятая беременность, снова тяжело, снова страшные отеки, настолько, что ходить трудно, ноги разнесло. Вот-вот роды, которых она уже очень боялась, хотя старательно скрывала страх ото всех, чтобы никому не досаждать. Но хуже всего не это – снова (как это уже привычно!) нет денег, нечем платить за квартиру, за выезд, нечем выкупать заложенное.

Но и этого говорить мужу нельзя, он рвется в издатели, словно сумеет перебить опытного Греча с его журналами. Наталья Николаевна гнала от себя мысль о том, что будет, если «Современник» не принесет желаемого дохода. Гнал и Пушкин, он был деятелен, полон надежд, а что еще оставалось, надеяться больше не на что. Иначе полный финансовый крах, закладывать больше нечего, жить не на что, да и долги отдачи требуют.

Пушкин уехал, оставив ее привычно без денег и беременной.

Дачу сняли на Каменном острове, дорого, конечно, но причин несколько – сама Наталья Николаевна на сносях, а потому куда-то дальше просто не доедет, к тому же сестрам Екатерине и Александре надо все время быть на виду, иначе так и останутся сидеть старыми девами. Об этом тоже открыто не говорилось, но все понимали.

Была еще одна очень важная причина – по издательским делам Пушкин вынужден был проводить лето если не в самом Петербурге, то рядом с ним. О поездке в Михайловское или вообще в Полотняный Завод речи не шло.

Полотняного Завода сестры Гончаровы очень боялись.

Сестры снова и снова умоляли старшего брата Дмитрия прислать лошадей и, как всегда, денег… денег… денег!

– А дача хороша… мечта просто! – Азя закатила глаза, вспоминая два прелестных домика на одном участке, в зелени, уютных и так близко от общества. – Там и парки, и каналы чудесные, а еще говорят, будто этим летом в театре, что рядом с мостом на Елагин остров, будет французская труппа!

Екатерина усмехнулась:

– А еще скажи, что напротив, через Большую Невку, летний лагерь кавалергардов!

– Это скорей уж тебе говорить, а не мне! – парировала средняя сестра и снова повернулась к тетушке – фрейлине Екатерине Ивановне Загряжской: – Нет, тетенька, вам решительно нужно снять дачу там же!

Загряжская улыбнулась:

– Поздно ты говоришь, душа моя.

– А что, вы уже в Царское Село решили? Где будет двор в этом году?

– Где двор, пока не ведаю, еще не решено, а вот я с вами, меня Таша пригласила.

– Ах!

И непонятно, обрадовались сестры или испугались такому решению Натальи Николаевны.

– Конечно, ей вот-вот родить, а ну как снова болеть будет? Слуги, как известно, надзора требуют, да и вы, чай, тоже, попрыгуньи этакие.