Американец - Массимилиано Вирджилио

Здесь требовались парни хладнокровные и целеустремленные, которые в любой ситуации сохраняют самообладание. За домогательства и изнасилование полагалось несколько лет тюрьмы. От своих напарников Лео требовал определенной порядочности, по крайней мере в этом отношении. И не желал много на себя брать. Если он натыкался на адвоката с «ролексом» на запястье, который намеревался запустить руку несовершеннолетней румынке между ног, то следовало сосредоточиться на часах, не поддаваться желанию стать вершителем правосудия и не вызволять девчонку из передряги. В восемнадцать лет золотым правилом Американца было «каждый трахается как хочет».

Но чем более виртуозным грабителем он становился, тем труднее было найти ловких подручных. Большинство знакомых ему бандитов были невероятно дремучими, этих стадных баранов никогда не взяли бы даже на самую низкоквалифицированную легальную работу. Как-то один из таких подельников, недовольный тем, как Лео распределял прибыль, пожаловался кому-то в баре, тот передал его слова прихвостню главного по району и так далее по восходящей, пока не дошло до Кирпича, который пару недель спустя отправил своего человека на переговоры с Американцем. Или он вступает в клан и подчиняется ему, или каждый месяц отстегивает нужную сумму и продолжает свою игру.

– Иди в жопу, – заявил Лео пришедшему на переговоры пацану, с виду его ровеснику, с рябым лицом и темными глазами.

– Мне так и передать боссу? – спросил парень, уже предвидя, какую уйму работы повлечет за собой этот ответ.

– Передавай что хочешь, – отмахнулся Лео.

Парень никак не отреагировал – у него не было приказа вправить наглецу мозги, по крайней мере пока, – и ушел восвояси.

* * *

Прошло несколько месяцев, и его сцапали легавые.

Напарник не заметил приближающийся мотоцикл, и двое юнцов, почувствовавших себя матерыми грабителями, вляпались в форменную передрягу, из которой Американец выпутался только четырнадцать месяцев спустя, и то лишь благодаря отсутствию других судимостей и тому, что пистолет его оказался муляжом. Не срасталось тут лишь одно: его подельнику – Анджело, прозванному Пипи за маленький мочевой пузырь, из-за которого ему приходилось каждые полчаса бегать в туалет, – дали всего десять месяцев, хотя послужной список у него был куда внушительнее.

Американца спасло умение приспосабливаться к жизни за решеткой. Тем, кто не состоял ни в каком клане, доставалось по полной: тесные камеры, чудовищные санитарные условия, злобные надзиратели и сокамерники, – но Лео понимал, что нельзя опускать руки, он знал, что это вопрос времени, а время, каким бы мерзким, бессмысленным и тягостным ни казалось настоящее, бежит.

В тюрьме Поджореале почти все заключенные ожидали решения суда. Каморристы, карманники, убийцы, наркоманы и иммигранты выступали единым фронтом под знаменем презумпции невиновности, поэтому настроение царило не такое мрачное, как можно было ожидать. Несмотря на грязь, перенаселенность, наркотики и отвратительную еду, в воздухе витали ощущение временности и нетерпение, словно надежда нашла воплощение в окружающем упадке.

Поначалу Лео определили в корпус Авеллино. Его сокамерниками оказались героинщик неопределенного возраста, марокканец с лицом кобры и толстяк-неаполитанец, опытный грабитель, который, кочуя по колониям, провел за решеткой уже девять лет.

Первая ночь обернулась сущим кошмаром. Героинщик бился в конвульсиях несколько часов кряду, наконец толстяк-неаполитанец и марокканец с лицом кобры принялись с воплями барабанить в дверь, и спустя целую вечность показались санитары в сопровождении надзирателей. Чуть позже, уже на рассвете, на глазах у своих новых товарищей Лео испражнился в нужник, и пока он силился исторгнуть из себя двухдневные запасы, то подумал, что совсем скоро превратится в животное, еще немного, и он тоже станет воспринимать как нечто само собой разумеющееся, когда кто-то при нем опорожняет кишечник.

Примерно через неделю героинщик вернулся из больницы в еще худшем состоянии, чем прежде, но в камере его дожидалась доза героина, не сходя с места, он укололся, и ему наконец-то полегчало. Толстяк-неаполитанец подмигнул Лео и шепнул:

– Ура, сегодня выспимся.

В первые месяцы главные трудности были связаны со сном, но со временем Американец понял, что недосып – по ночам его каждый час кто-нибудь будил – и бесконечная усталость не имели никакого значения на фоне куда большей проблемы – денег.

Их всем катастрофически не хватало, а поскольку чуть ли не каждый первый загремел на нары за преступления, совершенные из-за денег, ситуация складывалась взрывоопасная. Не так страшны были кражи, как вызванная разногласиями агрессия, причем поводом для нее могли стать как старые, дотюремные убеждения арестантов, так и новые, приобретенные уже в тюрьме с ее чудовищными условиями. В остальном, хотя бы среди сокамерников, царила солидарность.

Проявлялась она в том числе, когда дело касалось еды. Заключенные не могли жить без мяса. Кто при деньгах, был обязан закупать его помногу (в столовой готовили скверно, так что арестанты приторговывали едой) и делиться с менее состоятельными сокамерниками. В их камере Американцу и толстяку-неаполитанцу пришлось взять это на себя, ввиду абсолютной нищеты героинщика неопределенного возраста и марокканца с лицом кобры. Со временем стало очевидно, что Американец еле сводит концы с концами, и весь груз лег на плечи толстяка-неаполитанца.

Как-то раз, когда Американец уже освоился в лагерной жизни, дирекция решила перевести его в другую камеру. Он не слишком расстроился. Он привык к тому, что события происходят без всякой логики, следуя неисповедимым магическим законам, и считал себя их жертвой. Американец безропотно собрал свои пожитки, попрощался с товарищами и мысленно подготовился к тому, что теперь придется срать перед кем-то другим.

Ему повезло. Камера оказалась куда уютнее прежней, а сосед с окладистой бородой с проседью выглядел так, будто попал сюда по ошибке. Его сдержанная жестикуляция и вежливая манера общения заставляли усомниться в том, что этот человек – преступник; почти все время он проводил у себя в углу за чтением и по часам принимал сердечные капли.

Вскоре Американец узнал от других обитателей корпуса, что его сокамерник – политик, попавшийся на получении взятки. Тогда же Американец уяснил, что после педофилов наибольшее отвращение у зэков вызывают осужденные политики.

– Ты из какой партии? – однажды поинтересовался Американец.

Сосед притворился, будто не услышал, но, поскольку в тюрьме невозможно увильнуть от разговора, ответил со вздохом:

– Я социалист.

Лео оторвал пару листков туалетной бумаги и сложил их вдвое.

– Социалист, – пробормотал он, подтирая зад. – Значит, ты защищаешь бездомных?

Мужчина взглянул на него.

– Не возражаешь, если мы не станем это обсуждать?

– Хорошо, – согласился Американец и спустил воду. – Я так, разговор поддержать.