Мистическое кольцо символистов - Мария Спасская

– Ну так и иди себе на здоровье, – усмехнулся нахальный возница.

Помолчал, подумал и махнул рукой:

– Ладноть, садись за рупь!

Долли расцеловалась с подругой, простилась, проводив глазами в гостиничное фойе, и совсем уже было собралась забраться в пролетку, как вдруг заметила Льва.

Сильно ссутулившись и наклонив голову вперед, торопливой походкой шел Тихомиров от дома Амалии Коган вниз по Никольской, в противоположную от «Метрополя» сторону.

Долли остолбенела – меньше всего она ожидала увидеть Льва здесь и сейчас.

– Ну же, барыня, едете, али передумали? – окликнул возница, и Долли стряхнула с себя нахлынувшее оцепенение.

Усевшись на мягкие подушки пролетки, коснулась плеча извозчика и взмолилась:

– Голубчик, послушайте! Разворачивайтесь и трогайте за тем господином.

– Это еще зачем? – удивился мужик. – Сговаривались ведь на Варварку.

– Я еще целковый заплачу, – пообещала Долли, вглядываясь в освещенную фонарями улицу и не находя знакомого силуэта.

– Да где ж ваш господин-то? Чтой-то не вижу, – завертел головой молодец. – Не иначе, как в подворотне скрымшись. Тут, слышь-ка, много проходных дворов.

– Хорошо, поезжайте на Варварку, – устало распорядилась Долли, откинувшись на спинку сиденья и прикрыв глаза. О том, зачем Лев соврал, будто не знает Амалии и для чего к ней ходил, старалась не думать.

Качнувшись на рессорах, коляска мягко тронулась, и толстые резиновые шины с осенним звуком зашуршали по мостовой.

У тетушки Долли ждали. Свет не гасили, спать не ложились. Услышав шум подъехавшего экипажа, графиня Святополк-Червинская выбежала на улицу и, стоя перед воротами и кутаясь в шаль, запричитала:

– А мы уже думали, что тебя, душа моя, убили-ограбили! Разве же можно так поздно по городу ездить? Олечка, отчего не телефонировала?

– Зачем бы я стала телефонировать? Вот она я, приехала. Кто меня убьет? – разглядывая толпящуюся за спиной Екатерины Францевны свиту из встревоженных оккультистов, откликнулась Долли. В толпе она разглядела теософку Минцлову, но особенно не удивилась. Насколько успела заметить, Анна Рудольфовна любила подолгу гостить у тетушки.

– А вот этот самый разбойник и убьет, – горячилась графиня, кивая на пролетку. – Вон, какая каторжная физиономия!

Получавший оплату молодец криво усмехнулся в усы и с вызовом заметил:

– Э-э, барыня, за разбойника надо бы добавить.

– Езжай, езжай, голубчик, пока околоточного не кликнула! – сверкнула глазами тетка. Подхватила Долли под локоток и повела по аллее в дом, предоставив дворецкому запирать калитку.

– Что-то ты бледная, душа моя, – при свете звезд пристально взглянула на племянницу графиня. – Мы с Анной Рудольфовной думали спиритический сеанс устроить. Сегодня в ночь годовщина смерти графа. Но если ты не здорова, тогда – конечно. Иди, отдыхай. Завтра утром с духом графа повидаемся.

– Да, я лучше прилягу, – чуть слышно откликнулась Долли. – Голова что-то кружится.

– Господи! Совсем с лица спала. Иди, иди, дух графа не обидится. До завтра подождет.

Долли поднялась к себе в комнату и без сил опустилась на кровать. Легла, укрывшись пледом, но, как ни старалась, уснуть не могла. Стоило смежить веки, как перед ее мысленным взором тут же всплывал образ Льва, сжимающего в объятиях прижавшуюся к нему «мадемуазель Витроль».

Поворочавшись на хрустких простынях, Долли встала, оделась и через черный ход, никем не замеченная, выскользнула из дома. Пока бежала по Варварке к дому Амалии, в голове стучала одна-единственная мысль – увидеть рецензентку и спросить, для чего приходил к ней Лев. И пусть делает, что хочет! Пусть обольет ее кислотой, убьет, зарежет – без Льва все равно не жизнь.

Проходя мимо Никольской церкви, Долли от волнения не заметила тревожно мечущуюся тень в освещенных окнах протоиерея.

Запыхавшись от быстрой ходьбы, девушка приблизилась к подъезду и потянула на себя тяжелую дубовую дверь. Дверь не поддалась, и Долли в нетерпении принялась крутить ручку звонка. В следующую секунду дверь распахнулась, и на посетительницу разгневанно сверкнули глаза привратника. Однако, рассмотрев визитершу, лицо привратника приняло совершенно другое выражение, и старик сладким голосом пропел:

– Барышня, миленькая, что же вы так поздно ходите одна?

– Мне необходимо видеть Амалию Коган, – ежась от ночной прохлады, проговорила Долли.

– Проходите скорее, нечего на улице стоять, – распорядился хранитель дверей, отступая вглубь подъезда и пропуская Долли в гулкую темноту. – Амалия Карловна проживают в третьем этаже, в шестой квартире, – прокричал он вслед взбегающей по лестнице визитерше.

Долли стремительно преодолела два лестничных пролета и замерла перед уходящей под потолок дверью квартиры третьего этажа. Сквозь высокое, во весь лестничный пролет, окно на площадку падал лунный свет, освещая дверные филенки, цифру «шесть» и медный круг звонка.

Постояв в нерешительности, Долли покрутила звонок и услышала за дверью приглушенную трель. Отпустив ручку звонка, прислушалась, надеялась уловить шаги, но тщетно.

Девушка вздрогнула от неожиданности, когда за спиной раздалось:

– Что, барышня, не отпирают?

Обернувшись, Долли увидела вскарабкавшегося следом за ней швейцара и с извиняющейся улыбкой откликнулась:

– Что-то не хотят.

– Оно и понятно, – усмехнулся старик. – Вечером-то их, считай, бесчувственных домой принесли. Пьют они много. Не к добру это, ох не к добру. Вы бы шли домой, барышня. Не дело это – разгуливать по ночам.

Долли хотела спросить про Льва – был он у Амалии или нет, но язык словно присох к гортани, и она покорно спустилась следом за привратником вниз по лестнице и вышла на улицу. Не зная, что и думать, направилась обратно на Варварку, решив прямо с утра прийти в редакцию и серьезно поговорить с Амалией Коган, пусть она хоть десять раз будет «мадемуазель Витроль».

Следователь Цой задумчиво чертил профили опрашиваемой, стараясь как можно ближе к оригиналу повторить красивый рот, точеный нос и маленькое ухо. Земфира Аюшева говорила и говорила, и, слушая ее взволнованную речь, Вик все больше грустнел. Беседа длилась уже час, и за этот час следователь успел пережить разнообразный спектр чувств, пройдя путь от сдержанного оптимизма к полнейшему разочарованию.

Проявляя деликатность к чужому горю, Цой дал вдове покойного пару дней на то, чтобы прийти в себя, и только потом вызвал для беседы.

В назначенное время в кабинет вошла восточная пери невероятной красоты. Начитанный Вик про себя так и определил – пери, ибо персидские сказки знал и любил, и особенно нравились ему в них прекрасные волшебницы. И, увидев Аюшеву, следователь сразу же понял, отчего так сердилась на нее понятая Зычкова – старые грымзы красавиц не жалуют.