Шпага мастера - Сергей Мишенев

Тук, тук, тук, тук…

На этот раз звук быстрых шагов на мостовой безлюдной улицы отличался торжественностью и некоторым волнением, которое часто сопровождает неожиданные романтические поступки.

Покинув маленькую темную улочку, Альберт вышел на улицу Святого Антония и оказался рядом со школой маэстро Дижона. Возле входа никого не было, значит, церемония награждения победителей уже началась. Альберт зашел в зал и, старательно оберегая букет, протиснулся к фехтовальной дорожке, где уже возвышался пьедестал для победителей. Все как он и думал: третье место завоевал Ромэн Флори, вполне довольный собой, на втором пристроился Марк Леро, явно изводимый какими-то внутренними терзаниями, а на первом красовалась победительница Жанна. Как ни в чем не бывало, она весело улыбалась и махала рукой фотографу, который специально по случаю соревнований прибыл делать снимки для местной газеты.

Преодолев последнюю линию теснящихся любителей фехтования, Альберт подошел прямо к пьедесталу, и в этот момент Жанна, наконец, увидела его:

– Альберт, какие цветы! А я думала, куда это ты пропал? Неужели бегал за цветами?! Для меня?

– Жанна, я так обрадовался сегодня, что вы сломали клинок, потому что еще раньше, как будто специально, решил подарить вам новый…

– Обрадовался, что я сломала?.. – Жанна приняла букет и только тут увидела великолепный клинок, по-видимому ручной работы и невероятно дорогой, искусно втиснутый между роз и лилий. – Вот так букет… Это… это чудесно! Спасибо, Альберт! Только, знаешь что, сейчас нам с тобой все равно не пообщаться. В смысле – многие будут поздравлять меня и все такое… А мы с тобой встретимся завтра утром в кафе у Рагно.

– Спасибо, Жанна!.. И, Ромэн, – Альберт повернулся к бронзовому призеру, – я тебя тоже поздравляю… и тебя, Марк.

Но Марк почему-то оказался настроен не так приветливо. Вместо того чтобы пожать протянутую руку, он наклонился к самому уху противника и тихо произнес:

– Имей в виду: завтра утром я тоже заскочу к Рагно…

* * *

А сейчас эти события казались чрезвычайно богатыми. При всей внешней обыденности прошедших соревнований, отец Лукас чувствовал какую-то скрытую интригу, которую плел неизвестно кто. Была ли это интрига любовная, политическая или профессиональная? Политический интерес мог быть у мсье Перигора. Профессиональная борьба всегда сопровождает соревнования, а тут еще и священник с учебником фехтования под мышкой. Ну а любовь… Без любви сегодня не обошлось, это уж точно. Жанна невольно спровоцировала совсем не спортивную борьбу вокруг себя. С одной стороны – прирожденный бретер, покоритель сердец Марк, а с другой… А с другой – неизвестно кто. Предельно отстающий ученик, подслушивающий чужие уроки. Неловкий молодой человек, контактирующий со священником из Ватикана. Мечтатель с глазами художника…

* * *

На улице было еще темно, когда Филипп Дижон вышел из дома и двинулся в сторону своего фехтовального зала. Он никогда не страдал бессонницей, особенно после соревнований. Чувство усталости от напряженного долгого труда, удовлетворенность от проделанной работы, легкое ощущение привычной гордости за учеников действовали лучше любого снотворного. Но в этот раз ко вполне понятным чувствам и ощущениям примешивалось что-то еще. Что-то трудно объяснимое, что-то непонятное, что-то, выходящее за пределы законов фехтования. Что-то, бесцеремонно и настойчиво выходившее из-под его, маэстро Дижона, власти. В завершенном несколько часов назад турнире была одна деталь, которая не давала покоя Филиппу. И маэстро очень хорошо знал, что это за деталь.

Улица Святого Антония встретила учителя одиноким бледным фонарем, который освещал небольшое пустынное пространство перед дверью школы. Небо со стороны собора посерело, обозначив начинающийся рассвет. Филипп Дижон повернул ключ в замке и вошел в темный зал.

Казалось, помещение еще хранило запах пота, а стены все еще отражали эхо голосов и звон оружия. Маэстро взял флорет и – в полной темноте – медленно подошел к фехтовальной дорожке. Сначала он долго стоял рядом, словно бы наблюдая невидимый бой. Снова и снова невидимые бойцы повторяли для него один и тот же эпизод – то быстро, то медленно, то осознанно, то спонтанно… Наконец, Филипп решительно поднялся на подиум и встал в боевую стойку.

Стойка маэстро являлась эталоном классической техники еще в годы его молодости. Теперь же, когда из его позы исчезла свойственная юности чрезмерная горячность, он вообще больше напоминал иллюстрацию из учебника, а не человека.

Шаг вперед, шаг назад, два вперед, выпад, перехват контратаки… Нет, он не импровизировал – он точно знал каждое движение заранее, точно помнил всю цепочку, ведущую к странной, нелепой ситуации. Ситуации, которой не должно было быть.

Снова и снова маэстро повторял одни и те же движения, и сторонний наблюдатель, если бы такой оказался в зале, несомненно, заметил бы, что фигура учителя как бы изменилась, а движения стали более твердыми и эмоциональными. Он больше не напоминал картинку из учебника. Он напоминал Марка!

Выпад, перехват контратаки, рипост… Укол в собственную стопу.

Маэстро резко остановился, выпрямился и, спустя несколько секунд, медленно двинулся на противоположную сторону фехтовальной дорожки. Он, правда, собирался это сделать в обычной своей манере, решительно, быстро. Но что-то заставило его сменить привычный темп. Филипп шел, не спуская глаз с пустоты, шел так, словно боялся спугнуть воздух, оставшийся здесь после того, другого, бойца. Как будто тот, другой, все еще присутствовал здесь. Как тогда, когда он подслушивал урок Жанны под балюстрадой…

Филипп перешагнул середину дорожки и, развернувшись, снова встал в боевую стойку. На этот раз в боевой стойке можно было узнать Альберта. Робость и… маэстро вдруг почувствовал это, почувствовал всем своим телом, занимавшим сейчас чужое место, почувствовал всеми своими мускулами, напрягающимися вместо его мускулов… робость и невероятная, спокойная уверенность!

Шаг назад, шаг вперед, два шага назад, контратака… Окна, расположенные напротив балюстрады для индивидуальных уроков, впустили в зал первые признаки рассвета. Два шага назад, контратака… Но мутный первый свет, пробивающийся через стекла, не мог помочь маэстро разобраться в нелепой игре клинков, которую он снова и снова пытался воспроизвести. Более того, увидев прояснившиеся очертания стен, тренажеров и старинных гравюр, он невольно прикрыл глаза, не прерывая, впрочем, свой странный боевой танец.

Два шага назад, контратака… Где-то здесь, между контратакой Альберта, защитой Марка и еще чем-то, скрывалась правда, какая-то элементарная ясность, которая могла бы запросто объяснить, почему Марк нанес укол самому себе. Где-то здесь же, среди наборов атак, защит и ответов, таилась разгадка успеха Жанны, которая начала свой решающий поединок без всяких видимых шансов на победу. Где-то здесь, освященное звоном тренировочных рапир, пряталось все то, чего Филипп еще не смог узнать о своих учениках и о своей профессии. Где-то здесь, маэстро был уверен, находились все секреты его древнего цеха.