Хроники Птеродактиля - Елена Лобачева

Мобильник зазвонил невовремя. Степан дернулся и остановился: на звонок обернулись Лена и Анатолий. Вопрос в глазах Елены сначала превратился в раздумье, затем в догадку и очень быстро — в уверенность. Свернув в прежнем направлении, Лена поволокла мужа к метро, нашептывая ему что-то такое, от чего Анатолий посматривал по сторонам, нарочито делая вид, что Степан ему совсем не интересен.

— Ты испортил наше дело своим звонком. Почти испортил, — шипел в трубку Степан. В этот момент он ненавидел Бориса. — Я такое нарыл, а ты трезвонишь. Кому трезвонишь? Кого сам же следить отправил. Ничего я не истерю. Ушли они. Да нет, не бабки. Не поверишь, еще одна Настина подруга нарисовалась — Елена. Конечно, вспомнила. Вот чудило, да по лицу ее понял, что вспомнила. Когда, когда — когда ты трезвонить начал, она на звонок и обернулась. В минуту узнала.

«Оно и к лучшему: сил нет, спать и есть хочется. Утро вечера мудренее», — Степан отключил мобильник, потопал затекшими еще на подоконнике ногами и, словно завершив какое-то важное дело или приняв решение, направился к остановке, от которой на автобусе до его дома двадцать минут.

Борис удивленно посмотрел на затихший телефон, потом вспомнил отца и торжественно произнес: «Ты прав, случайностей не бывает». Никак не укладывалось в голове: что за тайные ходы сплетены в одну сеть и для какой рыбины эта сеть? Наверно, для большой и жирной.

Через час позвонила Карина. Второй раз рассказала про обворованную дачу соседа, посетовала на несуразности погоды, придумывала новые и новые истории, — через полчаса Борис твердо знал, — Елена с подругой говорила. И разговор этот касался Степана, а может, и его самого. Вот только главного, про недавнюю встречу, Елена не сказала. Это чувствовалось по тому выжидательному тону, который Борису был знаком, и указывал этот тон на раздражающее любопытство, удовлетворить которое Карина старалась всегда, но не любой ценой. «Видно, подруга устроила скрытый допрос, а причину дознания не сказала», — Борис стойко выдержал натиск Карины, пожелал спокойной ночи и первым положил трубку. Наступила тишина.

— Вот уж не думала, что заночуем, — Варвара и на этот раз заняла кровать Николая. Заезжать к Любе она считала забавным: слыхано ли дело, живет в трех остановках от кладбища, а навещать мужа и по праздникам не удосуживается. Подшучивая и балагуря, будто дразнила Варвара близких, подзабывших ненадолго, кто они, для чего живут и как незаметна грань между тем и этим, добром и злом, ненавистью и любовью, печалью и радостью. — А вы тоже заночуйте, места хватит всем в этих хозяйских хоромах, — и Варвара смиренно закрыла глаза, не дожидаясь ответа и чувствуя, как Нина, и без того собравшаяся ночевать здесь, вдруг засомневалась и, прикрыв дверь комнаты Николая, спросила:

— Ты как, Вить? Почему «не знаю»? Ну успокойся, — ночь на дворе, не передеремся же, в самом деле…

Ночь пришла с обычной неотвратимостью. Постепенно в притихшей квартире один за другим начали засыпать утомленные и совсем немолодые люди. Полная луна высветила крышу соседнего дома. «Надо же, — подумал Виктор, — труба будто дымится. Это — в Москве-то. Верно, пар — из вытяжки, — Виктор оттягивал дрему, приглядывался к трубе и вдруг изумленно вздрогнул: дым, приняв очертания всадника на коне, закружился призрачным вихрем. — Да нет, это не всадник, да и конь — не конь, а будто палка детская, на какой в деревне скакали… Господи, спаси и помилуй, да это же Люба на метле!..»

Виктор сел на кровати и перекрестился. Нина спокойно спала на диване, лунный свет серебрил ее волосы, и Виктор, залюбовавшись женой, подумал: как же мудро природа делает свое дело: лицо спящей женщины становится иногда красивым даже в старости — ночью, при лунном свете, в тишине и спокойствии. Привиделось же такое: сестру родную за ведьму принял. Но… пошаливает она, однако, не без того. Взбив подушку и устроившись поудобнее, Виктор прикрыл глаза, мысленно задержав облик жены, улыбнулся недавним страхам и незаметно заснул.

Карина теребила кулон, уставившись в одну точку.

— Порвешь цепуру, — Никита поцеловал мать в щеку, снял через голову Карины кулон, положил на столик и аккуратно расправил цепочку.

Когда-то Саша выбирал этот кулон вместе с сыном к годовщине свадьбы. Подарок вызвал восторг. Сочный берилл в золотой оправе так подходил к глазам Карины, что любой наряд с этим кулоном был кстати. После смерти отца Никита ревниво присматривал за подарком. Однажды ему показалось, что камень зашатался в оправе. Украдкой от матери он отнес украшение в мастерскую, там камень закрепили, а оправу и цепь почистили.

Через неделю, надевая кулон, Карина посмотрела на сына загадочно и произнесла:

— Видишь, папа и оттуда за нами присматривает: кулон-то как засверкал! Это знак.

Ночью, долго не засыпая, Карина перебирала в уме слова Бориса. «А ведь я ему не нужна. И никто ему не нужен. Редкий экземпляр одинокого волка. Рядом с ним не согреешься…»

Ночь заявляла свои права, и долгожданный сон, легкий, без сновидений, перенес Карину из сегодня в завтра.

— Тра-та-та, тра-та-та, мы несем тебе кота. В мешке. — Никита протянул конверт из которого торчала открытка.

На открытке красовался кот, вылезающий из мешка: «Срочно явитесь в правление для перерегистрации дачного строения и участка…» Карина фыркнула. Ну совсем не хотелось ехать на дачу: и погода, и настроение, и… просто лень.

— Может, на тебя перерегистрируем? — Карина с надеждой посмотрела на сына.

— Нет, нет, — у меня уже есть собственность: лишние заботы — лишние налоги, — и Никита выбежал из квартиры.

«Что ж, надо вставать и надо ехать», — Карина снова взглянула на кулон.

Посмотри, посмотри на кулончик и подумай, стоит ли тратить остаток жизни на ненужных людей. Не только ты ему не нужна, но и он не нужен тебе, Борис этот, одинокий волк, как верно ты его назвала. И скоро поймешь, что не нужен он никому и нигде.

…Здесь его тоже не ждут.

Владимира тянуло к Саше, и, поняв, что тот снова вошел в земные дела, добавил многозначительно:

— Хочешь, совместим нас с тобой здесь на общих делах там?

— Как? Свою Елену втравить хочешь? Мало ты ей там пакостей смастерил?

— «Втравить», «пакости», что за язык, поэт? Или не заметил, что я латынь свою на тебя уже не расходую, живым языком с тобой разговариваю?

Карина проснулась затемно. Вспомнив, что Елена встает рано, не стесняясь, набрала номер.

— Поехали, не пожалеешь. Что с того, что не по погоде вояж? Будет тебе и вояж, и тепло, и сытно.

Карина не хотела признаваться не только Лене, но и себе, что боится приезжать на дачу, где каждая мелочь помнит Сашины руки. Очень боится. До сих пор.

Вначале с поездкой повезло: электричка не опоздала, в вагоне было немноголюдно и чисто, и впереди их ждал целый день на природе. Почти курорт.