Бешенство - Тесс Герритсен

– Шесть лет назад Казаркин Холм был всего лишь идеей. Не уникальной, конечно; американцы стареют, и по всей стране, в каждом штате возникают сообщества пожилых людей. Казаркин Холм сделала уникальным не сама идея, а ее исполнение. То, насколько нам удалось осуществить всеобщую мечту.

Слайд сменился: на экране появилась территория Казаркина Холма с лебединым прудом на первом плане и перекатами полей для гольфа, теряющимися в мягкой дымке.

– Мы знаем, что мечта плохо увязывается со спокойной старостью, за которой следует спокойная смерть. Мечта связана с жизнью. С началом, а не с концом. Именно это мы и предлагаем нашим клиентам. Мы делаем из мечты реальность. И посмотрите, как далеко мы продвинулись! Казаркин Холм в Ньютоне расширяется. Места в филиале в Ла-Джолле распроданы. В прошлом месяце началось строительство нашего третьего филиала, в Неаполе, штат Флорида, и семьдесят пять процентов еще не существующих зданий разошлись. И сегодня, в шестую годовщину успешной реализации нашего проекта, я хочу сообщить вам потрясающую новость. – Он замолчал, и на экране снова появился логотип Казаркина Холма на ярко-синем фоне. – Завтра в восемь часов утра, – объявил он, – мы впервые выставляем наши акции на биржу. Я думаю, вы понимаете, что это означает.

«Деньги», – подумал Брэйс, слыша возбужденное бормотание зала. Состояние для первоначальных инвесторов. А для Казаркина Холма – поток наличных, который подстегнет создание новых филиалов в других штатах. Тогда понятно, почему на столах шампанское; завтра утром половина присутствующих в зале станут еще богаче, чем были прежде.

Аудитория разразилась аплодисментами.

Грета не хлопала, что с некоторой неловкостью заметил Роби. Старое убеждение насчет упрямства рыжих как нельзя лучше подходило его жене. Она сидела, скрестив руки и вздернув подбородок – истинный портрет непримиримой социалистки.

На экране появлялись все новые слайды, отбрасывая цветные тени на лицо Греты. Фотографии отделения в Ла-Джолле, спроектированного как целый поселок вилл в средиземноморском стиле с видом на Тихий океан. Оздоровительный клуб в Ньютоне: с десяток пожилых дам в шикарных спортивных костюмах занимаются аэробикой. Снимок на поле для гольфа: двое мужчин позируют возле автомобильчика под полосатым тентом. Фотография обедающих в ресторане здешнего клуба; бутылка шампанского остывает в серебряном ведерке со льдом.

«Здесь живут богачи».

Роби поерзал на стуле, с огорчением чувствуя, что Грета думает о происходящем. Забота о богачах – не то, чему он намеревался посвятить жизнь, когда был студентом. Но тогда он еще не представлял себе пресса студенческих заемов, закладных на дом, сбережений в фонд колледжа для ребенка. Не представлял, что будет вынужден перейти на сторону противника.

Сидевшая, положив ногу на ногу, Грета сменила позу, коснувшись его бедра своим, и Роби неожиданно разозлился на то, что она отказывается понять его точку зрения. Она – домохозяйка и вольна придерживаться своих принципов. А вот он должен заботиться, чтобы у его семьи был стол и кров. И что дурного в том, что он ухаживает за богачами? Как и все, богатые тоже болеют, им нужны доктора, нужно сострадание.

Они платят по счетам.

Он скрестил руки на груди, физически и эмоционально отгородившись от Греты, и уставился на экран. Вот в чем была истинная цель этого обеда, устроенного Кеном Фоули, – поднять шум вокруг акций, разжечь интерес. Речь Фоули была рассчитана на гораздо более широкую аудиторию, чем присутствовала в зале. Наверняка Казаркин Холм уже появился на экранах брокерских фирм по всей стране. Каждое слово, произнесенное сегодня Фоули, будет подхвачено и растиражировано массмедиа.

Появился новый слайд – представление архитектора о внешнем виде нового крыла дома престарелых. Вчера залили фундамент, на следующей неделе начнут копать котлован еще под одну пристройку. Они хотят возвести эти корпуса как можно быстрее, поскольку спрос неуклонно растет.

Описав сам продукт, Фоули объяснял его рыночные перспективы. Очередной слайд представил диаграмму, отражающую рост численности пожилого населения в США. Волна бэби-бумеров вошла в старость, словно поросенок, проглоченный удавом. Поколение яппи сменило лыжи на ходунки. Вот наша целевая аудитория, сказал Фоули, обводя лазерной указкой статистического поросенка в удаве. Наши будущие клиенты. К 2005 году бэби-бумеры начнут уходить на покой, а Казаркин Холм как раз такое место, на которое они обратят свои взоры. Мы говорим о росте – колоссальном возврате ваших вложений. Поколению бэби-бума предстоит новая, захватывающая фаза жизни. Они не хотят тревожиться о болезнях и немощи. У многих из них есть сбережения – и немалые. Эти люди стареют, но не хотят чувствовать себя старыми.

«А кто хочет?» – удивился про себя Брэйс. Кто из нас не смотрел в зеркало, с ужасом констатируя, что глядящее на него лицо гораздо старше, чем он сам?

Наконец на их позабытый стол принесли десерт и кофе. Грета, лизнув искусственное нечто, политое взбитыми сливками, есть не стала. Брэйс умял оба десерта, пустившись в отчаянный калорийный разгул. Рот его был набит взбитыми сливками, когда он услышал из динамика собственное имя.

Грета подтолкнула его:

– Встань, – шепнула она. – Они представляют новых врачей.

Брэйс вскочил, нечаянно смахнув каплю сливок прямо на костюм. Простоял он всего секунду, неловко прикрываясь салфеткой; помахав рукой аудитории, он поспешно опустился на стул. Еще три новых врача тоже поднимались и махали, но никто из них сливками костюмы не пачкал и не каменел от смущения.

«Заканчивая университет, я был вторым в группе, – думал он. – И был назван интерном года. Я добился этого, несмотря ни на что, без всякой финансовой поддержки своей семьи. А теперь сижу здесь как чертов дебил».

Грета коснулась его колена под столом:

– Здесь в воздухе чересчур много богатства, – шепнула она. – Мне кажется, я задыхаюсь от золотой пыли.

– Хочешь уйти?

– А ты?

Он посмотрел на трибуну, где Фоули все еще разглагольствовал о деньгах. Возврат инвестиций, рост числа пенсионеров. Эти старики – настоящая золотая жила.

Он бросил салфетку на стол:

– Пошли отсюда.

Ангус Парментер чувствовал себя нехорошо, совсем нехорошо. С четверга дрожь в руке уходила и возвращалась дважды. Он обнаружил, что, если сосредоточится, он может подавить ее, но это требовало больших усилий, и от этого рука начинала болеть. Оба раза дрожание прекращалось самопроизвольно. В последние два дня оно не повторялось, и ему удалось убедить себя, что эти приступы ничего не значат. Возможно, это от избыточного количества кофе. Или, может, мышцы перенапряглись от чрезмерных занятий на тренажере. Он перестал заниматься на «Наутилусе», и подергивания исчезли, что было хорошим знаком.

Но теперь еще что-то было не так.

Он заметил это, пробудившись от послеобеденного сна. Было темно, он зажег лампу и оглядел спальню. Ему показалось, что мебель стоит криво. Как это получилось? Неужели он что-то двигал сегодня? Ангус не мог вспомнить. Но вот ночной столик, можно дотянуться рукой. Он так накренился, что вот-вот упадет. Ангус глядел на него, пытаясь понять, почему тот не заваливается, почему стакан с водой не соскальзывает на пол.