Дикое поле - Александр Прозоров

Она подошла к окну и еще успела увидеть спины отряда, скатывающегося вниз по холму. Помахала рукою вслед. Вздохнула еще раз. Вот уж не думала комсомолка-спортсменка, отправляясь на очередные сборы, что по окончании своей олимпийской карьеры окажется боярыней на своей усадьбе. Паразитом и угнетателем трудового народа. Что там, кстати, сделать ей нужно? Сено, дранка, скотина…

— Смилуйся государыня рыбка, не хочу быть столбовою дворянкой, хочу… — на этом месте Юля замолчала. Потому как становиться черной крестьянкой ей все-таки не хотелось, а у вольной царицы, как она теперь заподозрила, хлопот возникнет куда больше, чем у нее. — Ладно, пойду угнетать.

Смерды завтракали во дворе. Увидев боярыню, Мелитиния, спрятавшая свои волосы под красочный клязьменский шерстяной, черно-красный, узорчатый платок, засуетилась, схватила миску, ложку, бросилась к висящему над огнем котлу.

— Не нужно, — остановила ее Юля. — По утрам не ем. Воды только дай попить кипяченой.

— Как же ж так, боярыня? Спозаранку завсегда самый голод наступает. Скотину, и ту некормленой и дому не выпускают.

— Но я же не скотина, Мелитиния, — укорила ее Юля, и та испуганно прижала ладони ко рту:

— Ой, прости Христа ради, боярыня. Не нарочно. Ей Богу, не нарочно.

— Ероха, — отмахнулась от нее Юля. — Тебе сегодня заготовленные чурбаки на дранку щипать. Заодно за скотиной последишь, пусть под холмом пасется. Вам, мужики, луг за лесом косить. А вы, бабоньки, в лес сходите — может, насобираете чего к столу.

Из смердов никто хозяйского приказа оспаривать не стал, и Юля, еще не привыкшая к новой роли, несколько успокоилась.

— А я, боярыня? — подала голос Мелитиния.

— А тебе котел стеречь. — Юля зачерпнула ковшом из ведра прохладной воды, напилась. Потом, прихватив охапку заготовленного для костра хвороста, пошла обратно в дом.

Валявшаяся в кармане в момент провала в прошлое зажигалка давно изошла газом и перестала высекать искру, поэтому Юля попыталась добыть огонь кресалом: стучала зазубренной стальной пластинкой по кремню, пытаясь выбить искру на клочок пересохшего мха, но искры либо не летели вообще, либо разлетались в разные стороны, либо падали на мох, но мгновенно гасли, не дав ни дымка. Помучившись так с полчаса, женщина плюнула и побежала на улицу к костру — за углями.

Пространство перед домом уже опустело — только Ероха сидел перед склоном и с размеренностью медитирующего буддийского монаха раскалывал топором чурбак на пластины примерно дюймовой толщины. Щелчок отлетающей пластины — голова поднимается и обозревает пасущееся внизу стадо. Новый щелчок — и снова внимательный обзор.

Мелитиния тоже пропала. Поначалу Юля удивилась, но, обнаружив отсутствие котла, поняла: на реку пошла мыть. Она выкатила прутиком на обрубок доски, коих вокруг недавней стройки валялось в изобилии, несколько угольков и торопливо понесла к печи.

Вскоре в глубине каменной кладки, под высоким сводом, заплясал лепестками маленький костерок.

Тем же способом, угольком, она затопила и вторую печь.

— Простите, боярыня, чем на обед мужиков потчевать?

— Что? — вздрогнула от неожиданности Юля.

— Что на обед варить, боярыня? — повторила во — прос Мелитиния. — Опять кашу?

— Да, — кивнула Юля. А что еще можно сварить, если из припасов только крупы да зерно?

— Ячневую?

— Ячневую.

Мелитиния ждала.

— Ах да, — сообразила Юля. Она направилась в дальнюю, через одну от печи, комнату, куда были снесены мешки с крупами, отыскала нужный, раскрыла:

— Бери.

Смердка отсыпала почти полное сито, снова остановилась, выжидая.

— Что еще?

— На воде варить?

— На воде, — рыкнула Юля. Она никак не могла припомнить, где лежит сало или вяленое мясо, которое можно было бы добавить в кашу, и осталось ли что-либо подобное вообще. Оказывается, ей, помимо всего прочего, нужно еще и кормить своих смердов! Про это Варлам ничего не говорил.

Кухарка уныло кивнула и ушла.

Юля вернулась к печи, некоторое время поглядела на пляшущие языки пламени. Потом решительно поднялась, прошла в спальню, подняла из-под кровати лук, повесила на плечо колчан, легким шагом вышла из дома:

— Мелитиния! За огнем в печах посматривай! Сильного не разводи, но и потухнуть не давай. Неспешно печи прогреться должны.

— Слушаю, боярыня.

— А я к обеду вернусь, тоже лесок ближний осмотрю.

Ближний к усадьбе лес оказался чистым и сухим, из растущих вперемешку ясеня и липы, к которым местами добавлялись низкорослые рябины, усыпанные оранжевыми ягодами.

— Рябины много, зима будет суровая, — машинально отметила Юля, и мысли ее приняли печальный оборот. Зима, холода. Правда, в доме две печки, дров уже хватает: порубленные с дубов сучья лежат огромной кучей и к морозам как раз высохнут. Вот припасов нет никаких. Батовы решили, что на месте проще купить будет, чем на повозках в такую даль везти. А нормальной, мясной еды и вовсе пусто. Скотину с собой, в основном, на развод вели. Даже коровы еще не молочные, хотя уже стельные. Вот будет смешно, если ни одного бычка не уродят.

Она остановилась, прислушалась, потом отвернула от просвечивающей впереди прогалины в гущу леса. На обратной дороге по лужкам пройдет. Авось, хоть зайца вспугнуть удастся. Она шла вперед и принюхивалась, удивляясь отсутствию хвойных запахов. Надо будет специально сосны посадить, что ли? Как же без них?

Впереди опять показалась прогалина, за которой вздымались ввысь десяток выросших плотной кучкой пирамидальных тополей. От него тянулась к дубовой роще полоска низкого ивового кустарника.

— Может, там ручей течет? — заинтересовалась Юля и повернула туда.

От вида гибких ивовых ветвей сразу вспомнились верши, которые ставили на Суйде мужики из «Черного шатуна». Может, попытаться и здесь, на Осколе, такие установить? Хоть рыбы удастся добыть в достатке. Правда, заметные они больно — если кто чужой пройдет, обязательно рыбу попавшуюся стырит. Или рыбнадзор…

Тут Юля спохватилась и тихонько засмеялась: какой рыбнадзор, какой чужой человек? Ведь это их земля. Ее земля! И сейчас она идет по своей земле. Боярыня…

Завтра возьмет с собой Ероху, и…

Тут она мысленно споткнулась: чтобы ставить плетеную вершу, нужно лезть в воду. Раздеваться перед Ерохой она не собиралась. Приказывать раздеться ему — тоже. Ладно, завтра с бабами поставит.

Она услышала шелест и тут же увидела, как от ивовых зарослей скачет, высоко вскинув короткий хвостик, тонконогая косуля.

— Скачи, скачи, — прошептала лучница, вытягивая из колчана пехотную, с широким, почти с ладонь, наконечником. — Рано или поздно остановишься…

Косуля отбежала шагов на сто и замерла на невысоком взгорке, торжествующе оглядываясь на человека: ага, не поймал! Все правильно — охотничий лук только на сто шагов и стреляет. Но в руках у Юли был боевой. Она задержала дыхание, плавно и ровно оттянула тетиву и разжала пальцы. Упруго тренькнула кевларовая нить, и животное упало на месте, перерубленное широким наконечником едва ли не пополам.