Последний расчет - Хьелль Ола Даль

– Что значит «волосы цвета соли с перцем»?

Фрёлик задумался.

– Цвет такой.

– Черно-белые, что ли?

– Нет, скорее сивые… седеющие, вроде как у меня.

– Ты седой, а не седеющий.

– Некоторые называют меня седеющим.

– Что именно он ей говорил?

Фрёлик прочел запись:

– «Делай как я сказал» или «Мать твою, ты будешь делать, что я тебе велю».

– Получается, она раньше отказалась что-то сделать для того типа?

– Да, похоже, – кивнул Фрёлик.

– Конечно, след не бог весть какой. – Гунарстранна поморщился. – Значит, мы ищем человека из ее наркоманского прошлого, который недавно ей угрожал. Женщине из бюро путешествий нужно показать фотографии тех, кто есть в нашей картотеке. Зайди в отдел по борьбе с распространением наркотиков, спроси, знают ли они бандита с волосами цвета соли с перцем.

Франк Фрёлик снова приехал в центр «Винтерхаген»; на сей раз никто не швырял в него гнилыми помидорами. Они с Хеннингом Крамером сидели в комнате, похожей на школьный класс. Рядом с доской висел плакат со словами «Скажи наркотикам нет!» и изображением какой-то красотки атлетического сложения, наверное известной спортсменки. Франк ее не узнал. Ее лицо ничего ему не говорило. Чтобы чем-то занять себя, он рассеянно смотрел в окно. Там почти ничто не привлекало внимания, кроме желтого общежития. Казалось, кругом все вымерло. Как будто никто ничем не занимался. Хотя… если подумать, ничего странного здесь нет. Должно быть, смерть Катрине подействовала на всех здешних обитателей… Прошло почти три минуты с тех пор, как он задал простой вводный вопрос парню, сидевшему напротив. И почти три минуты Хеннинг Крамер пристально смотрел в угол комнаты, задумчиво прижав палец к подбородку.

– Не стесняйтесь, отвечайте, – подбодрил его Фрёлик.

– Я думаю, – ответил Крамер.

– Судя по тому, что я слышал, вы проводили с Катрине довольно много времени. Должно быть, вы хорошо знали ее.

– Кто она или какая она?

Фрёлик вздохнул и посмотрел на своего дотошного собеседника. Тот по-прежнему сосредоточенно смотрел в потолок.

– Какая разница? – Он зевнул.

– Может быть, и никакой, – задумчиво ответил Крамер.

Фрёлик понял, что перед ним сидит человек, который привык взвешивать каждое слово, поэтому он пошел на лингвистический компромисс:

– Что она была за человек?

Крамер закрыл глаза.

– Катрине все время мечтала… – Он поднял руки ладонями наружу. – Она мечтала о том, что сошла с ума, стоит на скоростном шоссе, ловит попутки и чувствует себя свободной. Она запрыгивает в первую попавшуюся машину и делает нечто такое, отчего у водителя глаза на лоб лезут… Помните, у Дженис Джоплин? «Начинается дождь, но Бобби уже поймал тепловоз, который отвезет нас в Новый Орлеан»? Катрине не понимала, что водители в наши дни уже ничему не удивляются. Им нельзя сказать ничего такого, чего они не слышали бы раньше… раз уж на то пошло, и сделать ничего такого тоже нельзя. Бедным детишкам в клешах с лентой на голове, которые ловят попутки на обочинах или голые катаются в грязи на фестивале в Роскильде, возможно, кажется, что они представители контркультуры, но они стали всего лишь приманкой для туристов. Есть, наверное, такие, кому приятно вспомнить старые добрые времена. Немного похоже на брелоки с изображением Джерри Гарсия, которые продаются в Сан-Франциско. Просто не верится, что они еще кому-то нужны… А потом понимаешь, что так называемая молодежная революция наконец ушла в историю и канонизирована представителями среднего класса. Жаль тех, кому кажется, что они по-прежнему живут в шестидесятых или семидесятых, потому что их так называемые идеалы – на самом деле ничто!

Крамер соскочил на пол и широким шагом подошел к окну. Фрёлик видел его широкую спину.

– Катрине не понимала, что бессмысленно бежать в свободу, – сказал Крамер и, разволновавшись, повернулся кругом. – Свобода – не состояние души и не место, куда можно бежать. Свободу надо поймать; она здесь, внутри тебя, и ее находишь в том, что ты делаешь, о чем думаешь. Нужно стать самому себе хозяином, контролировать ситуацию, в которой ты очутился. Нельзя бежать к свободе – только от нее. И только когда ты остановишься и примешь мир таким, какой он есть, найдешь в нем свое место, свою нишу, – ты свободен!

Фрёлик подавил зевок и оторвался от блокнота. Взволнованный Крамер совсем запыхался. Фрёлик посмотрел на чистую страницу в блокноте и аккуратно написал: «Не забыть до четырех позвонить Еве-Бритт». Юли, дочь Евы-Бритт, ходила в группу продленного дня в Майорстюэн. По вторникам Ева-Бритт проводила совещания. У них существовал негласный договор: когда Ева-Бритт занята, домой Юли забирает Франк. Но сегодня он за девочкой не успеет. Надо будет послать Еве-Бритт эсэмэску.

Поскольку Франк не мог думать о других вещах, которые ему нужно было вспомнить, он кашлянул и вежливо уточнил:

– Но ведь именно так Катрине и поступала? Судя по тому, что я понял, она постепенно избавлялась от иллюзий. Ее уже считали официально чистой. Она работала в бюро путешествий…

– И все равно она не могла достичь цели, потому что не умела общаться с нормальными людьми.

– Что вы имеете в виду? – спросил Франк, оживившись. Наконец-то его собеседник отвлекся от абстрактных понятий.

– Она не могла быть нормальной. Просто не была способна, понимаете? На том дурацком званом ужине ее тошнило оттого, что она не могла принять их действительность, то, что они ей предлагали!

– Значит, по-вашему, на той вечеринке ей не стало плохо по-настоящему?

– Ну да, ей было не хуже, чем мне сейчас!

– Хотите сказать, ее вырвало, потому что она не вынесла их действительности?

– Да.

– Но чего именно она не вынесла? Конкретно.

– Чего? – Хеннинг улыбнулся язвительно, ядовито. – Она не хотела быть такой, как они!

– Кто такие они?

Глаза Крамера полыхнули огнем.

– Ей стало противно, когда она поняла, что они меняют свои убеждения с такой же легкостью, как наряды! Так называемые образцы, которыми пичкают в «Винтерхагене», основаны на физическом труде. Труд они считают естественным способом выброса эндорфинов. Они то и дело повторяют, как опасны наркотики, как важно говорить правду, признавать свои ошибки и понять, что сама по себе жизнь – сплошной кайф. Потом – раз! – смена декораций. Оказавшись среди своих, они надираются до поросячьего визга. И, даже надравшись, они не смеют сказать друг другу ни слова правды. Трахаются друг с другом в кустах, а потом во всем винят выпивку. Разве не понятно?

– А вы сами не служите одним из таких образцов?