Почти как три богатыря - Николай Шмигалев

– Рядом с тобой любой, как и ты, быдлом станет!

– Я вас умоляю, – абсолютно не обиделся Яков нелицеприятным речам Премудрого. – Вы, уважаемый кандидат магических наук, всего-навсего раскрыли своё истинное лицо, а быдлом вы были всегда.

– Оборотень! – «обозвал» колдун цыгана.

– Бакалавр! – не остался тот в долгу, думая, что это какое-то заковыристое ругательство.

– Дикарь!

– Лаборант!

– Маугли! – начал маг обзываться на языке древних знахарей. – Йог твою ногу за голову!

– Ты поаккуратней на поворотах, член-корреспондент, – впервые за всё время ссоры оскорбился Сероволк. – А то я тебе глотку-то перегрызу при первой возможности!

Василевс пропустил угрозу мимо ушей. Подобрав методом проб и ошибок неприятное цыгану ругательное слово, он уже целенаправленно начал того «дозолять».

– Маугли! Маугли! Фигли-мигли-Маугли!

– Если я Маугли, – нашёлся Яков, – то ты самый настоящий бандерлог! – тоже знал он кое-какие бранные словечки из древнезнахарского.

– Кто бандерлог? Я бандерлог? – пришла очередь возмутиться алхимику.

– Ну, знаете ли, это уже переходит все рамки. Меня, заслуженного астролога, криптолога, магиобиолога обозвать бандерлогом?! Это, однозначно, дуэль!

– Дулю тебе, а не дуэль! – ткнул кукиш в сторону колдуна Сероволк. – Не будешь меня «мауглем» обзывать. Как будто я не знаю, что оно переводится как лягушонок.

– Не хочешь, чтоб тебя обзывали лягушонком, тогда я тебя превращу в него. Верно! Я превращу тебя в лягушку, то есть в жабу, точнее – в статую жабы! – с ненавистью взирая на цыгана, крикнул Василевс и, направив на того набалдашник волшебной трости, проревел глубоким басом заклинание: – Жаб-Тяп-Ляп!

Из прозрачного шара, венчающего трость, вырвался луч зелёного света прямо в грудь застывшего уже по горло Сероволка и, отрикошетив от более сильного «проклятья Горгоны», случайно попал в Ивана, всё это время внимательно и беспристрастно наблюдавшего за насыщенным диалогом спутников. В тот же миг Царевич перевернулся в воздухе, словно заправский гимнаст, и превратился в человекообразную жабу. Отражённое заклинание сработало всего лишь на пятьдесят процентов, но и этого хватило: тело у Ивана осталось человечье, а вот голова целиком и полностью жабья, ну и ещё перепонки на позеленевших руках добавились, а, да, и прыщи с бородавками густо выступили по всему телу.

– Болван, всё у тебя тяп-ляп! – успел крикнуть Сероволк колдуну на прощание и застыл ещё одной статуей с ножом и «стимулом» в разведённых в стороны руках.

– Ой, Ваня, я нечаянно! – чуть не присел, если бы ноги повиновались, от увиденного результата своего колдовства Премудрый. – Сейчас я всё исправлю! – навёл он трость теперь уже сразу на Ивана и крикнул возвращающее облик заклинание, – Челл-Пэлл-Мэлл!

Из волшебного шара в Ивана вонзился красный луч. Царевича подбросило, перевернуло и шмякнуло на пол. Иван поднялся на ноги и, осмотрев себя, убедился, что второе заклинание тоже не прошло даром – теперь на его лысой жабьей голове распустился шикарный веер из павлиньих перьев, смахивавший на оригинальный кокошник. Если бы его сейчас увидел Сероволк, то он обязательно сформулировал нынешний внешний вид Царевича как «Чудо в перьях».

– Василевс, хватит на мне экспериментировать! – обладавший завидной выдержкой, попросил его Царевич. – Просто верни мне человеческий облик, пока сам окончательно не застыл.

– Ёлки-моталки, я не помню как! – с дрожью в голосе ответил Василевс.

– Тайные знания у нас, у посвящённых, хранятся в спинном мозгу, а он у меня уже, видимо, того, затвердел. Прости меня, Царевич! Прости и прощай!

– Эй, так не пойдёт! – пошатнулось самообладание и у Ивана. – Вы, значит, засыпаете во всей своей красе, а я такой вот жабой теперь должен прятаться в таёжных дебрях, пока меня какой-нибудь охотник на экзотических мутантов не пристрелит, чтобы повесить мою обезображеную башку над своим камином?! Нет уж, напрягай остатки своих мозгов, вспоминай антибиотик магический!

Василевс, у которого в распоряжении осталась одна голова, повертел ею по сторонам, стараясь растрясти застывающие извилины, и остановил взгляд на спящей красавице.

– Вспомнил! Вспомнил! – обрадованно воскликнул колдун. – Одной моей знакомой царевне, в лягушку заколдованной, поцелуй помог расколдоваться!

– И в чём, собственно, радость?

– Как ты не поймёшь, «Жабан-Царевич»! – истерически захохотал Василевс своей идиотской шутке. – Тебе всего-то надо найти нормальную царевну и уговорить её на один поцелуйчик. Язык у тебя подвешен, мама не горюй, что даже с такой мордой, я думаю, ты справишься. Извини ещё раз за промах, точнее, за попадание и. прощай!

На этом слове Василевс Премудрый целиком и полностью застыл рядом со «статуей» Сероволка. Иван же, оставшись в полном одиночестве, сел на край кровати и мужественно зарыдал обидно-горькими слезами.

Легко сказать «найди нормальную царевну». С таким чудовищем, каким он стал, ни одна даже умалишённая, а тем паче, нормальная царевна, и разговаривать не захочет, сразу живодёров вызовет. Если только подпоить её хорошенько или как-нибудь иначе затуманить сознание, или во сне к ней подкрасться. Стоп! Иван прекратил рыдательное раздумье и, уставившись на спящую принцессу, погрузился в обычное раздумье.

А что, если. Да нет, она сама под жёстким проклятьем, ещё и её в жабу своим поцелуем перевоплощу. Или попробовать? Хуже уже не будет. А если? Блин, возможно! А может? Да, нет, какой там. Или всё-таки? Всяко ведь статься может.

Короче говоря, Иван-Жабан-Царевич думал-думал и принял решение рискнуть и поцеловать заколдованную красавицу. Чем, как говорится, феи не шутят. Авось повезёт!

* * *

Королевич Полисей преодолел последний ярус на скале и подал руку своему коню. Искалибур, то и дело со страхом поглядывая вниз, протянул копыто хозяину. Ухватившись за лошадиную ногу, королевич немного поднатужился и помог коню взобраться наверх. Следопыт и его конь оказались на крутой скале, возвышавшейся над шумящей до самого горизонта тайгой, словно на необитаемом острове, посреди зелёного бушующего океана. При виде этой грандиозной картины точно такая же ассоциация пришла в голову не только Полисею, а и его немного подуставшему во время восхождения коню. Дело в том, что королевичу, не до конца представлявшему площадь территории тридевятого (но это только по уровню жизни, а по площади самого что ни на есть первого) царства, и совершенно отчётливо не знавшему о мизерной плотности населения, особенно в дремучей её части, не повезло вдвойне. С самого начала он выбрал не ту дорогу, а когда сообразил, что это «не та дорога», тут же понял, что заблудился. И тут только осознал, что его метод «тотального опроса» в этой глуши категорически бесполезен. Спросить хотя бы дорогу (про тройку мошенников-богатырей пока речь и не шла), и то не у кого было. На многие вёрсты в одну сторону и на многие мили в другую тянулась зелёная стена неприветливого рыцарю леса. Хотя нет, вру! Попадалась ему в начале пути парочка забытых богом и налоговой инспекцией государя хуторов. Однако пугливые их жители, увидев иностранного, как им по старой памяти казалось, интервента (у нас завсегда по одёжке встречали, а королевич, на свою беду, в полном боевом), отработанным способом моментально всем селом уходили в партизаны, добавляя ко всему ещё дополнительные неудобства королевичу пуляньем в него из кустов пращами. Да! В одной деревне успел он поймать какого-то замешкавшегося старичка и, великодушно угостив того дорогущим бренди из неприкосновенных запасов (знал, хитрюга, как расположить к себе аборигена), попросил показать дорогу к ближайшему городу. Дед тот, отведав ещё иноземного первача, крякнул весело и, сославшись на болезнь паралитическую, извинился, дескать, «ноги не ходют, а то бы ты и меня здесь не застукал». Но в обмен на фляжку с бренди пообещал королевичу нарисовать «наиточнейшую карту путей и коммуникаций, не сойти мне с этого места», что и было им сделано с дотошной скрупулёзностью. Обрадованный Полисей целый день шёл по аборигенской карте, выверяя все повороты с вежливокоролевской точностью до шага, пока, наконец, не забрёл в… трясину. Хорошо, Искалибур отказался дальше скакать с кочки на кочку. Иначе, видит Перун, не вернулся бы следопыт на твердь земную. После этого королевич уже и не огорчался особо отсутствию на пути диких аборигенов и их поселений ещё и потому, что огорчений и так было по горло.