Смерть от воды - Торкиль Дамхауг

— И никто ее не видел с тех пор?

Лисс слышала, как мать встала с дивана в гостиной и пришла к ним на кухню.

— Поела? — сказала она бесцветно и положила руку Лисс на плечо. — Я пойду прилягу ненадолго.

Она вышла и поднялась по лестнице.

Таге посмотрел ей вслед:

— Не знаю, как она справится, если что-то случилось по-настоящему.

«Случилось по-настоящему», — собралась выкрикнуть Лисс. Прошло уже четыре дня, с тех пор как видели Майлин. Лисс воткнула вилку в спагетти, сунула в рот пол-ложки мясного соуса. Он был безвкусным. Наверное, сутки прошли, как она последний раз ела, но никакого намека на голод не чувствовала. Осушила стакан пива.

— Полиция?

Таге налил еще:

— Они спрашивали нас обо всем на свете. Была ли она в депрессии, пропадала ли она раньше и все в таком духе. Об отношениях между ней и Вильямом.

— А что ты об этом думаешь?

Он почесал пальцем запачканную лысину:

— А что тут думать? Все могло случиться… Дорогая Лисс, мы убиты страхом. Ты, наверное, тоже.

Была ли она убита страхом? Она входила в разные состояния, потом из них выходила. Но по большей части чувствовала отчуждение. Время от времени ей казалось, что ее разрывает на куски. И вдруг наступало облегчение: все может кончиться. И снова ее поглощала чернота и парализовала. Она убила. В кармане куртки лежала фотография Майлин. Она могла швырнуть ее на стол перед Таге: «Отведи меня в полицию. Запри меня там. Но я не могу говорить об этом».

Он легонько похлопал ее по руке:

— Конечно, полиция расследует все, что важно, чтобы разобраться. И раньше случалось, что люди, которые живут друг с другом, ссорятся и… — Он закашлялся. — Ты, кстати, знакома с Вильямом?

Она покачала головой:

— Говорила с ним по телефону три дня назад. Вот и все.

Майлин никогда ничего особо про этого Вильяма не рассказывала, но она никогда не распространялась о мужчинах, а Лисс и не хотела больше про него ничего знать. Она вспомнила сообщение: «Не занимай праздник Ивана Купалы будущим летом».

— Он вроде учится на юриста?

— Точно, — подтвердил Таге. — Они вместе уже больше двух лет. Мне он кажется симпатичным молодым человеком. Для Рагнхильд он не тот, кто нужен Майлин, но ты знаешь… — Он взглянул на дверь, за которой исчезла его жена. — Рагнхильд намекает, что он оставляет какие-то странные ощущения. Она не может его раскусить.

Лисс почувствовала, как в ней шевельнулось старое раздражение. В глазах матери ни один из парней Майлин не был ее достоин. Она всегда говорила, что дочери должны выбирать свободно, и в то же время не оставляла сомнений в том, что им следовало делать. И чаще всего не унималась, пока они не сделают, как хочет она.

— А полиция считает, этот Вильям мог… сделать что-нибудь?

Таге раздумывал.

— Они допрашивали его дважды. Но он был на работе вместе с другими студентами весь день, когда исчезла Майлин. Я забрал его оттуда, он приехал сюда, чтобы посмотреть с нами передачу. Потом Майлин должна была зайти… Мы с Вильямом вместе ездили и искали ее всю ночь. А утром поехали на дачу, вдвоем, чтобы искать ее там. Кажется, он так же раздавлен, как и мы.

— Зачем вы поехали на дачу? Ты же сказал, что машину нашли в городе?

— Мы не знали, что делать. Надо было испробовать все.

— Она могла куда-нибудь уехать?

Она сама слышала, как неправдоподобно это звучит, но должна была спросить, чтобы просто остаться на месте, продолжать разговор, не дать себя утянуть… Конечно, Майлин никуда бы не поехала, не предупредив. Она была не из тех, кто заставляет людей волноваться. Лисс могла бы свалить. Майлин, наоборот, хотела, чтобы все знали, где она.

— Мы уже задавались всеми возможными вопросами, — сказал Таге мягко. Эта мягкость всегда скрывалась в его голосе и, возможно, выражала покой. — Но куда она могла отправиться и зачем? Рагнхильд даже в Канаду звонила, чтобы спросить твоего отца, не появилась ли Майлин у него. Абсурдная мысль, но поскольку теоретически это возможно…

Рагнхильд звонила отцу. Лисс знала, что они не общались уже много лет. Пятнадцать, может быть, или даже двадцать.

— И что он сказал? — поинтересовалась она.

— Она не дозвонилась. Он, наверное, куда-нибудь уехал.

В голосе Таге не звучало никаких скрытых намеков. Он всегда был достаточно умен, чтобы даже намека на критику не было в его словах.

Лисс разом обессилела.

Она легла в бывшей комнате Майлин, в ее кровать. Слишком измотанная, чтобы заснуть, пульс стучал в горле. Она не ночевала в этом доме с тех пор, как закончила школу. Пришлось встать и походить по комнате между дверью и окном. Включила свет, села за стол и замерла. Над столом все еще висели фотографии. Одна с выпускного Майлин. Светлые волосы, светлые глаза, похожие на мамины, но жизнерадостнее. Другая фотография — они вдвоем с Майлин. Ей, наверное, восемь, и Майлин, стало быть, двенадцать. Они стоят на камне на даче, с которого они прыгали в озеро. Лисс машет руками, кажется, она вот-вот упадет. Майлин держит ее.

Она сняла фотографию, изучая каждую деталь. Елка рядом с камнем. Свет, рисующий эллипс на озере далеко за ними. И испуганное лицо Майлин. «Как ты справишься, Лисс?»

Она не помнит, как ее снимали, но помнит, каково было стоять, размахивать руками, падать, но тебя снова ловят.

— Никогда никого ближе тебя у меня не будет, — пробормотала она. — Я должна тебя найти, Майлин.

Вторник, 16 декабря

Она поехала на метро до вокзала. В сиденье была засунута газета. Двухдневной давности. Заметка в самом низу восьмой страницы: «Женщина двадцати девяти лет пропала в Осло. Ее не видели с четверга», — прочла она. Полиция до сих пор не может определить, есть ли в этом следы преступления. Семь строчек, ни имени, ни фотографии.

Она листала дальше. Полгода назад про нее писали в приложении к «Дагбладе». Лисс снималась в рекламе, которую показывали в кино в Голландии. Неизвестно, как «Дагбладе» до нее докопалась. Один журналист и один фотограф зашли в квартиру на Марникскаде. Зако утверждал, что это он им посоветовал. Им была нужна «история». Молодая норвежка на пороге модельной карьеры. Они все исковеркали, преувеличили, сделали фотографию, на нее не похожую. «Не трудно ли девушке в этой отрасли, с таким вниманием к внешности?» Такой стандартный вопрос. «Как вы относитесь к анорексии, наркотикам, к тому, что вас используют и бросают?» Журналисты хотели, чтобы в интервью был налет гламура и политкорректного скепсиса. «Надо знать, чего хочешь, — отвечала Лисс. — Надо брать управление в свои руки и не отпускать». — «Что вы думаете о женщинах как объекте мужского внимания?» Ей начинало надоедать интервью. «Я не имею ничего против того, чтобы быть объектом», — сказала она и заметила, что искренне так считает. Она могла бы уточнить и развить эту мысль, донести ее до всех, но не посмела. Напротив, она позволила заманить себя острыми формулировками и показаться интересной. Результат был представлен как пример мышления у нового поколения женщин. Они собирали сливки с того, за что боролись их матери, и пользовались этим, когда удобно. Наслаждались жизнью и самими собой. Майлин позвонила и поздравила, когда прочла интервью, хотя и отнеслась к основной его мысли скептически. От матери Лисс ничего не услышала.