Хранящая огонь - Властелина Богатова

— Почему ты не пришёл к отцу? — Арьян втянул в себя воздух так, будто не хватало ему дыхания. — Ты же знаешь, в каком он состоянии.

— Ну, ты же всё равно ему всё рассказал уже.

— Я одно рассказал, а ты другое что-то вспомнил, он же нас не просто так вместе отправлял. Отец хотел увидеть и тебя.

— Ладно, — отвёл младший растерянный взор, перевёл дыхание, пронизав пальцами растрёпанную чёлку, вороша её. — Я к нему схожу. Завтра. Поговорю.

Арьян качнул головой, скрещивая на груди руки.

— Вяжеслав за время нашего пути к валганам совсем осунулся. Я думаю, что не нужно оставлять его одного. Так что в Ровицы я поеду один. А ты останешься, будешь за ним приглядывать. Я надеюсь на это.

Данимир опустил напрягшиеся плечи, выдохнул облегчённо, прищурил лукаво один глаз.

— Как скажешь. Веление твоё, — с безобидной насмешкой сказал он, подступая, кладя руку на плечо брату. — Я есть хочу, как волк, что аж нутро в узел завязывается. Ты же спать не собираешься, составь мне компанию, как раз и обсудим всё.

Арьян глянул на него косо, только подивился тому, как порой ловко удаётся Данимиру перехватить бразды правления.

На небе от края до края ни облачка — день был настолько ясный и светлый, что заливал хоромину белыми ослепительными бликами, и невыносимо тянуло за стены, под тени раскидистых яблонь и черёмухи, растущей вокруг жилого терема, полупустого и настолько тихого, что, казалось, слышно было, как зной рябит воздух. Хотелось собраться и пойти на улицу, походить по вымощенному бревенчатым настилом двору, потёртому множеством ног и конских копыт, полюбоваться на посад, побыть среди своего народа, просто смотреть людям в глаза и улыбаться, как это было до того, как…

Мирина выдохнула.

До того, как…

Жизнь раскололось на две части, и теперь никак их не соединишь, не склеишь. Долго теперь искать твёрдости в себе.

На улицу, конечно, выходить сейчас нельзя, никто не должен её видеть. Тем более, нельзя выходить одной, даже если взять с собой чернавку, которая пришла к Мирине ещё вчера вечером. Полуденная жара припекала, сушила и без того рассохшиеся брусья оконного проруба, к которому Мирина и пристроилась, выглядывая на улицу, щуря глаза от обильного солнечного света и наблюдая, как изредка чирикнет в небе ласточка или ещё какая птица. А там, за стенами, бурлила жизнь. Мирина чувствовала её биение: людные торжища, берега, полнившиеся ладьями да народом, прибывшим в город, грохот молотов кузен, скрипы колодезных журавлей, зычные окрики, гудение сотни голосов. Явлич был обширной твердыней, недаром граничил со степью, и, судя по этому, коренных жителей здесь было меньше, чем пришлых, стекающихся по весне и остающихся до самой глубокой осени, пока реки не стянутся льдом. Только тут, в постоялом дворе на самой окраине посада, у леса, этого ничего не было видно и слышно. Жизнь рвалась нескончаемым, невидимым потоком, и Мирина всеми уголками своей души чувствовала её, вбирала жадно, ненасытно, пылко. И воздух казался таким сладким, наполненным густо ароматом живицы и хвои, пробивая грудь до самых кончиков пальцев рук и ног, пронизывая тысячами иголками, и так дышать было легко. Это не степи с вечными ветрами, холодными, пустынными и одинокими, не находящими успокоения ни в лесах, ни в скалах, ни в городищах, что веяли, тоскливо завывая. Княжна повела плечами — несмотря на то, что жара стояла, пробрала дрожь от воспоминаний. Память хранила и долгие, растягивающиеся в целую вечность ночи с Вихсаром, и кожу прожигало будто клеймом в тех местах, где касались его жаркие, как угли, губы, а потом и плеть. Княжна вздрогнула, мотнув головой, стряхивая с себя захватившие в плен и сжавшие когтями воспоминания о минувших пытках. Её покоробило от отвращения и боли. До сих пор клокотало в груди от ужаса того, куда она по роковому случаю попала. Пальцы лишь крепче вдавились в оконные брусья, побелели. Приятные моменты схлынули с неё, и даже как-то потускнело всё кругом, казалось, ослепительное солнце на небосклоне спряталось за тучи. Кололо нутро от какого-то тревожного ощущения, окончательно приводя в расстройство. И вроде бы всё хорошо, она в безопасности, да ещё и кров над головой, и тепло и сухо, и не нужно оглядываться по сторонам всё время, изнывать от растёртых в кровь от тяжёлой работы ладоней и пальцев, валиться с ног от усталости и подниматься ни свет ни заря, а то и ночью плестись в постель хана… Но какая-то неполная была радость, непонимание причины вводило в ступор — что не так? Ведь скоро и в родные земли попадёт, домой, а уж что дальше, она потом о том подумает и позаботится.

Мирина коснулась невольно подбородка, вспоминая прикосновения княжича, заботливые, осторожные, тепло его рук словно проникало под кожу. Обволакивающий взгляд густо-орехового цвета глаз, оттенённых такого же тёплого оттенка волосами, дарил утешение.

Княжна выдохнула резко через нос, будто выбили из груди воздух, возвратилась в хоромину мыслями. Уж как встречает его Всеслава, Мирина и не узнает никогда. Да и зачем ей это нужно? У него своя жизнь, у неё своя только-только начинается. Заново. И нужно к тому привыкать.

Вчера она, как осталась одна, долго ходила из угла в угол, словно пойманная птичка. И вроде устала страшно, а спать не могла. А потом пришла чернавка, её появление взволновало, сбило с толку окончательно. Но потому и упокоилась. Девка помогла в бане помыться, а мылась Мирина долго, сдирая жёсткой мочалкой вместе чуть ли не с кожей оставшиеся следы от невольного своего мучителя. Хоть Мирине и не желалось, чтобы чернавка видела оставшиеся рубцы от плетей на спине, да деваться было некуда. И волосы та расчесала, заплетя в косы, и переодеться в чистое подсобила, когда уже глаза совсем слипались, а двигаться совершенно не хотелось. Спала крепко, без всяких снов. А когда проснулась, не поверила, что никуда не нужно торопиться, и преисполнилась благодарности к княжичам Вяжеславовичам за то, что приехали в лагерь валганов, за возможность оказаться вновь на родине. Удивление её на том не закончилось. Когда княжна заглянула в принесённые вчера Арьяном вещи, совсем разволновалась, обнаружив столько одежды, что она всё утро выбирала, какое платье надеть. Все были красивые, из богатой ткани и с вышивкой, ни одного простого, чтобы не привлекало к себе внимания. Отыскалось одно только нежно-небесного цвета с тонко вышитой тесьмой по рукавам да на груди, его и надела, подвязав простым плетёным из лыка пояском. В вещах нашла она и гребень, и рушники, и даже украшения были там — кольца височные да грозди тяжёлых колтов, и браслеты массивные, чеканные, из латуни. Это всё она, конечно, не стала надевать, видя, как косится чернавка, увидев богатое убранство. А ну как заподозрила что-то уже? От мысли этой княжне неловко делалось.

Мирина расчесала чистые, ставшие шёлковыми и блестящими волосы, заплела в косу и платком покрыла, подвязав налобной повязкой. Пусть думают, что замужем, чтобы убрать лишние подозрения. Но Евгастья — так представилась молоденькая девушка с рыжими, как и Митко, кудрями, сплетёнными в тонкую, но длинную косу и с карими глазами да веснушчатым лицом — оказалась молчаливой, покладистой и отзывчивой, выполняла добросовестно поручение княжича и о лишнем не заговаривала.