Исполнение - Дмитрий Янтарный

Дитрих не знал, что на это ответить. Подсознательно он понимал: этот человек ощущает огромное давление на себя, постоянно находится в тисках ответственности, которую на него возложили. И ему так хочется увидеть в нём того самого Дитриха, который был его братом… Который, оказывается, потешался над тем, как Освальд в молодости бегал на свидания… Но дракон не знал, как на это реагировать. Он чувствовал себя участником какого-то дурацкого спектакля. Вот только сам уже сменил костюм и готов был отыгрывать новую роль, а прочие актёры по какой-то причине продолжали считать, будто он остается в старой. А это не так…

— Я не знаю, что на это сказать, — тихо ответил принц, — мне жаль, что так получилось… но теперь я тот, кто я есть. И этого уже не поправить.

— Да мне-то тебя в чём обвинять, — грустно заметил король, коротким кивком прося Фалкесту подождать в сторонке и жестом предлагая Дитриху пройтись. Тот кивнул, и они двинулись вдоль королевских могил.

— Наверное, это даже честно, — признался Освальд, — в прошлой жизни ты сотворил для нашего государства такое чудо — и вложил в это колоссальное количество сил. А потом согласился — пусть и под определённым давлением, но согласился стать тем, кого драконы заберут себе навсегда. Так неужели ты не заслужил за свои страдания награды? Ну и вот… летаешь, не болеешь почти, наверное, жить долго будешь… Для тебя оно, конечно, само собой разумеющееся, да только, наверное, каждый человек мечтает о таком.

— Жить долгую жизнь — это тоже искусство, — заметил Дитрих, — да, болезни тела нас практически минуют — но зато мы… по ряду причин подвержены болезням разума. Больше половины драконов не могут дожить даже до пятисот лет по одной безмерно простой и в то же время практически неизбежной причине: они сходят с ума. Так что у каждого свои трудности и места, где можно споткнуться. Не стоит завидовать тому, о чём понятия не имеешь.

— Ну так это всё тонкости, — усмехнулся Освальд, — этого же никто не знает. Зато все видят цветного красавца, который рассекает небо взмахами широких крыльев. Как тут не позавидовать.

Дитрих хотел было снова возразить, но в этот момент у него словно перехватило дыхание. Казалось, его обдало холодом — и это посреди летнего дня. Он огляделся. Большинство могил осталось позади — рядом с ними был только старый полуразрушенный склеп.

— Простите, — спросил Дитрих, — а кто похоронен здесь?

— Никто здесь не похоронен, — ответил Освальд, — этот склеп стоит тут очень давно. Он пуст — это проверяли неоднократно. Но при этом сколько бы его ни порывались снести или отреставрировать — работы постоянно срывались. В конце концов, на него просто махнули рукой. Стоит тут и стоит — хлеба вроде не просит. Место ещё много. А почему ты спросил?

— Да… на меня из него как будто холодом могильным повеяло, — ответил Дитрих, настороженно оглядывая развалины, — давайте уйдём отсюда, ваше величество.

— Да мне и вообще пора уходить, — кивнул Освальд, — дела, дела… моя прогулка и так затянулась сверх меры, но в кои-то веки я могу себе это позволить. И да, вот ещё что: если тебе или твоей спутнице захочется посетить дворец — вам не станут чинить препятствий. Я распоряжусь… и прослежу, чтобы особо ретивые держали нрав и рот на замке.

— Благодарю за гостеприимство, ваше величество, — снова поклонился Дитрих. И хотя Освальд чинно кивнул в ответ, должным образом принимая должное уважительное отношение в адрес своей персоны, на дне его глаз снова на мгновение мелькнула боль от безвозвратной потери. Но он тут же отвернулся и быстрым шагом направился прочь с кладбища.

— Он выглядел не особо счастливым, — осторожно сказала Фалкеста, подходя к принцу, — впрочем, это можно сказать о каждом, кто видит и узнаёт тебя. Так уж складывается жизнь, что когда ты жертвуешь человеком, даже во имя какой-то важной цели — то совсем не ожидаешь того, что однажды он вернётся и самим своим существованием будет укорять тебя, терзать память и отравлять жизнь.

— Ты думаешь, я сюда напрасно прилетел? — поинтересовался Дитрих, всё ещё разглядывающий мрачные развалины.

— Отнюдь нет, — покачала головой бывшая фрейлина, — в драконах я разбираюсь не слишком хорошо, но уверена: если драконья память позвала тебя сюда — тому должна быть веская причина. Однако задерживаться сверх необходимого тоже не стоит.

Они вышли из кладбища. Уже начинало вечереть.

— Хочешь сегодня пойти куда-то ещё? — спросила Фалкеста.

— Нет, на сегодня достаточно. Пойдём лучше отдыхать. Да и, по правде говоря, — смущённо добавил дракон, — у меня и идей-то не осталось, куда пойти. Поэтому лучшим решением сейчас будет поспать. Я немного владею искусством драконьих снов — может быть, завтра у меня появятся какие-то мысли…

Однако искусство драконьих снов не помогло Дитриху вызнать какую-либо новую информацию. Серебро и Сирень молчали, возможно потому, что считали, что со своим человеческим прошлым дракону следует разобраться самому… Возможно, по какой-то другой причине. Не исключено, что и потому, что дело, предстоящее Дитриху, могло потребовать всех сил и от него самого, и от всех семи Цветов.

Заночевать они решили в драконьем посольстве — подумали, что так будет безопаснее во всех смыслах. Несмотря на то, что Освальд лично заявил Фалкесте, что не держит на неё зла за её прошлое — он это сделал при личной встрече на кладбище, а не в стенах тронного зала перед всеми придворными и чиновниками. И потому разумная предосторожность советовала не расслабляться. Здесь другие законы, другое отношение к власти и прочие нюансы, которые стоило учитывать.

Встав и одевшись, Дитрих постучался в комнату Фалкесты. Оказывается, бывшая фрейлина уже больше часа не спала, ожидая пробуждения дракона. Конечно, обычно Дитрих поднимался раньше, но всё же вчера он совершил длинный перелёт и нуждался в отдыхе.

После завтрака в таверне Мигеля Фалкеста вопросительно посмотрела на Дитриха, невербально спрашивая, куда же теперь. Однако тот не мог ничего на это сказать. Могилу своего бывшего отца, как бы странно ни звучало это определение, он уже посетил. Поговорил со своим, опять же, бывшим старшим братом. Стоило ли вообще здесь искать что бы то ни было? Сейчас Дитрих почувствовал себя назойливым посетителем музея, который добился, чтобы его пустили в давно закрытую комнату. И встретило его там то, что и должно было встретить: пустота, пыль, поблёкшие или вовсе разрушенные экспонаты… запустение и забытье.

И всё же Дитриху не хотелось так быстро отсюда улетать. Цвета дали целых две недели срока — и ему казалось, что это — не просто так. В итоге Дитрих и Фалкеста всё-таки решили посетить новую, если так можно выразиться, разблокированную для них локацию — королевский дворец.

Но и там Дитрих не нашёл ничего такого, что напомнило бы ему о прошлом. Фалкеста, по старой памяти взявшая на себя роль провожатой, показала ему и бывшую комнату принца, где теперь жила младшая дочь Освальда, и укромный закуток, где король любил собираться с сыновьями на совещания, и кухню, на которой его встретила старая, но всё ещё бойкая повариха Аттика, которая, как и все те, кто близко знал принца в его прошлой жизни, едва не упала в обморок от этой встречи. И всё же ничего, совсем ничего не вызывало в нём духовного или эмоционального отклика, кроме, конечно, банального сочувствия всем этим людям, узнавшим, что человек, который был им в той или иной степени дорог, по факту умер. В итоге они своим путешествием так ничего и не добились.