С высоты птичьего полета - Сьюзен Кельман

Ханна задержалась, внимательно слушая. Она жила неподалеку от Йоденбурта и уже видела колючую проволоку и ограждения, возведенные вокруг еврейского квартала. Ходили ужасные истории, их она слышала, стоя в очереди утром у лавки мясника: сотни мужчин-евреев были схвачены во время рейда. И это произошло здесь, в ее дорогой Голландии.

Желая узнать подробности, она заторопилась в центр площади, чтобы присоединиться к толпе. Она слушала, как страстный оратор призывает к забастовке, протестам против такого обращения с евреями и особенно против рейдов и облав. Его слушали сотни людей. По периметру робкими группами стояли растерянные немецкие солдаты, не зная, как сдержать бурлящую толпу разъяренных сторонников.

Пока Ханна слушала выступающего, кто-то сунул ей в руку листовку. На ней – слова: «Забастовка! Забастовка! Забастовка!» Прочитав, она отметила, что ее вручил член Коммунистической партии. Ханна читала раньше, что немцы запретили существовать Коммунистической партии в Амстердаме – похоже, они хотели дать отпор.

Вдруг от угла площади отъехала машина, ее сопровождали разъяренные голоса. В салоне Ханна мельком увидела симпатичную блондинку и немецкого солдата. Судя по тому, что люди выкрикивали ей вслед, она была голландкой. Толпа продолжала гнаться за машиной, выражая свое недовольство. Ханна вздохнула и невольно пожалела молодую женщину. Кто знает, почему она так поступает? Злость – легкая эмоция, она быстро переходит в ярость.

Когда машина уехала, она обернулась, чтобы послушать оратора – энергичного мужчину в тяжелом сером пальто и кепи. Амстердам нужно освободить, говорил он. Затем он начал протестовать против принудительного труда в Германии, тоже навязанного нацистами. Она прослушала его речь до конца, спрятала листовку в карман и пошла домой.

Ее мать нервно стояла у окна, ожидая возвращения дочери. Еще до того, как вставить ключ в замок, Ханна услышала, как Клара, опираясь на трость, ковыляет по коридору. Ханна открыла дверь, Клара набросилась на нее:

– Ты слышала? Ты слышала, как они обращаются с евреями в Йоденбурте?

Ханна закрыла дверь и поставила корзины, чтобы снять пальто.

– Да, мама, все в городе только об этом и говорят.

– А что случилось с малышкой Евой? – спросила Клара. – Ты что-нибудь слышала о ней? С ней все хорошо? Она должна была прийти сюда несколько часов назад на урок вязания.

– На их улице повсюду солдаты, – ответила Ханна, внося тяжелые корзины на кухню.

Клара последовала за дочерью, проворно орудуя тростью.

– Это ужасно! – произнесла она. – Поверить не могу, что это наша Голландия. Все эти люди – наши друзья, наши семьи.

– Я знаю, – кивнула Ханна. – Мама, я все проверю, обещаю. Но везде заборы из колючей проволоки, солдаты патрулируют улицы. Как только появится возможность, я отправлюсь туда. А пока, прошу тебя, успокойся.

Казалось, Клару не удовлетворил ее ответ. Она вернулась к окну, и расхаживая с палкой взад и вперед, изучала улицу, будто та могла ответить на вопросы. Чтобы отвлечь ее от окна, Ханна приготовила маме чашку чая и поставила ее в гостиной на свой любимый чайный поднос.

– Я уверена, что Ева придет, когда сможет, – успокоила Ханна свою мать. – Уверена, с ними все хорошо. Давай выпьем по чашечке чая, и если в ближайшее время мы ничего не узнаем, обещаю, что пойду и проверю сегодня же днем.

Клара глубоко вздохнула и поплелась в свое кресло. С очередным тяжелым вздохом, она опустилась в кресло и спросила:

– Есть еще новости? Еще какие-нибудь, только хорошие?

– Вообще-то да, у меня есть новости, – с этими словами Ханна протянула протестную листовку. – Похоже Амстердам сопротивляется.

Ее мать прочитала и заулыбалась.

– Так-так, хорошо, – закивала она. – Я надеялась, что кто-нибудь устроит нечто подобное.

– Ага, они все собрались в Нордермаркте, – объяснила Ханна, хватая с тарелки на подносе имбирное печенье. – Судя по всему, забастовка продолжится и завтра, – она сделала паузу. – Я видела девушку, – продолжила она, отпив чаю, о – голландку. Она садилась в машину немецкого офицера, стоящую у площади. Люди реагировали так яростно, что мне стало страшно за ее жизнь. Но и их ярость я тоже могу понять. Как можно дружить с этими людьми? Они принесли столько горя и тирании в наш город.

Клара кивнула, выражая согласие.

– Я тоже боюсь за эту молодую женщину. Скорей всего, если она пойдет этим путем, все закончится печально. Сейчас вся мощь у немцев, но придет день, а я верю в хорошее, и мы вернем себе наш город. Тогда дружба с врагом обойдется ей дорого.

Ханна согласилась, ощущая беспокойство.

– Все просто пытаются выжить, любыми путями, как могут.

Внезапно раздался стук в дверь.

Клара со звоном поставила чашку на блюдце.

– Пойди, посмотри, кто это. Может, наконец Ева.

Ханна кивнула, и опустив чашку на блюдце, встала. Она открыла дверь крошечной фигурке Евы Герценберг. И хотя на ней было толстое пальто, девочка заметно дрожала на пороге.

– Входи, входи, – пригласила ее Ханна. – Мама будет так рада тебе.

Помогая Еве снять пальто, она подивилась тому, как она выросла. Ханна училась в одной школе с Гретой, матерью Евы, и знала девочку всю свою жизнь. Эта милая десятилетняя девчушка мгновенно стала любимицей ее матери. Пару раз в неделю Ева приходила к Кларе, им обоим было приятно в компании друг друга. Вешая пальто на крючок, Ханна вспомнила счастливое лицо Греты, когда родилась Ева, словно это было вчера. Искренняя радость наконец-то родить девочку, которую она так желала, после трех трех мальчиков.

– Извините, что не пришла раньше, – извинилась Ева. – Извините, что поздно. Ночью случилось страшное.

Ханна аккуратно закрыла за ней дверь.

– Мы все знаем, – заверила она. – Может зайдешь и погреешься у камина?

Ева продолжала без остановки:

– Я не могла прийти, мама не разрешала нам выходить из дома, она боится, что нас заберут в трудовые лагеря, как папу в прошлом году, она не хочет, чтобы они забрали нас, как моих братьев.

– Конечно, конечно, – согласилась Ханна, гладя девочку по волосам и успокаивающе похлопывая по спине.

– Твоя мама правильно поступила, что выждала. Пойдем, мама с нетерпением ждет тебя.

Ева открыла дверь гостиной, и ее встретила пожилая подруга в кресле, руки протянулись навстречу.

– Ева! – воскликнула она. – Я так рада видеть тебя. Я очень волновалась. Скажи, как поживает твоя семья, все здоровы?

Девочка подбежала к старушке и обняла ее так крепко, будто не собираясь выпускать из рук. Потом она начала рассказывать. Рассказ вывалился из нее одним беспорядочным потоком слов. Пока Ева не зашла слишком далеко, Ханна прервала ее.

– Сделаю тебе чаю, – с улыбкой сказала она и прошла на кухню за чашкой. Как только чай был разлит, и они устроились поудобнее, Ева согрелась, румянец вернулся на детские щеки.