Медальон Великой княжны - Юлия Алейникова

Громыхали летние грозы, палило солнце, дурманно пахло садами, дождики моросили, на единственное распахнутое окошко царских комнат по приказу Юровского поставили толстую решетку. Без всяких обсуждений. Просто пришли и поставили. Теперь им и вовсе как в тюрьме стало.

Когда Павел их в саду изредка видел, с ужасом замечал произошедшие в семействе перемены. Царь ходил всегда подавленный и угрюмый, и охранники отводили от него взгляды, выглядел он старым и каким-то рыхлым. И княжны были поникшие, растерянные, и даже наследник, которого иногда выносили в сад на руках, был каким-то скучным и подавленным. Словно навис над ними грядущий ужас, накрыл предчувствием, как тенью.

Из воспоминаний Я. М. Юровского:

«Внутренний распорядок во времени был такой: утром вставали до 10 часов. В 10 я являлся для того, чтобы проверить, все ли арестованные налицо. По этому поводу Александра Федоровна высказывала неудовольствие, что она не привыкла так рано вставать. Тогда я сказал, что могу проверять, когда она будет еще в постели. На это она заявила, что она не привыкла принимать, когда она лежит. А я заявил, что мне безразлично, как ей угодно, но проверять ежедневно должен.

Насколько мне удалось заметить, семья вела обычный мещанский образ жизни: утром напиваются чаю, напившись чаю, каждый из них занимался той или иной работой: шитьем, починкой, вышивкой. Наиболее из них развита была Татьяна, второй можно считать Ольгу, которая очень походила на Татьяну и выражением лица. Что касается Марии, то она не похожа и по внешности на первых двух сестер: какая-то замкнутая и как будто бы находилась в семье на положении падчерицы. Анастасия самая младшая, румяная, с довольно милым личиком. Алексей, постоянно больной семейной наследственной болезнью, больше находился в постели и поэтому на гулянье выносился на руках. Я спросил однажды доктора Боткина, чем болен Алексей. Он мне сказал, что не считает удобным говорить, так как это составляет секрет семьи, я не настаивал. Александра Федоровна держала себя довольно величественно, крепко, очевидно, памятуя, кто она была. Относительно Николая чувствовалось, что он в обычной семье, где жена сильнее мужа. Оказывала она на него сильное давление. В положении, в каком я их застал, они представляли спокойную семью, руководимую твердой рукой жены. Николай с обрюзгшим лицом выглядел весьма и весьма заурядным, простым, я бы сказал, деревенским солдатом.

Заносчивости в семье, кроме Александры Федоровны, не замечалось ни в ком. Если бы это была не ненавистная царская семья, выпившая столько крови из народа, можно было бы их считать простыми и незаносчивыми людьми. Девицы, например, прибегали на кухню, помогали стряпать, заводили тесто, или играли в карты в дурачки, или раскладывали пасьянс, или занимались стиркой платков. Одевались все просто, никаких нарядов. Николай вел себя прямо «по-демократически»: несмотря на то, что, как обнаружилось позднее, у него был в запасе не один десяток хороших новых сапог, он носил сапоги обязательно с заплатами. Немалое удовольствие представляло для них полоскаться в ванне по несколько раз в день. Я, однако, запретил им полоскаться часто, так как воды не хватало. Если посмотреть на эту семью по-обывательски, то можно было сказать, что она совершенно безобидна».

4 (17) июля 1918 г. Екатеринбург

А Павел мучительно ждал развязки, перебирая в голове фантастические планы возможного спасения семьи, и не верил в его возможность, и снова ждал. Ждал и дождался.

Город был на осадном положении. То и дело по улицам двигались артиллерия, пехота, несколько раз проходили мимо дома конные отряды. Все чаще среди товарищей, охранявших дом Особого назначения, заходили разговоры о том, как долго еще Белобородов с Голощекиным смогут удерживать город и что будет потом? Волновались, не спали ночами, ловили новости. Павел тоже не спал ночами, тоже ловил новости, но беспокоился он не о себе.

Второго июля в жизни Павла случилось неожиданное, прямо-таки волшебное событие. Он как раз в саду дежурил, когда семейство гулять вышло. В комнатах по приказу Юровского пришлые бабы мыли полы, а все семейство, кроме императрицы и Татьяны Николаевны (императрица вообще гуляла редко), вышло в сад. Никулин надзирал за царем и барышнями, а Юровский остался в доме следить за бабами.

Павел сразу заметил, что Мария Николаевна была какой-то беспокойной, то и дело поглядывала на Никулина, несколько раз встречалась с Павлом взглядом. И будто что-то сказать хотела, но не решалась. А тут вдруг возле ворот какой-то шум раздался, громкие разговоры, позвали коменданта. Никулин, велев охране смотреть в оба, пошел разбираться.

В это время Мария Николаевна ускорила шаг и, подойдя к Павлу, сунула ему что-то в руку.

— Это вам, на память, — шепнула она и поспешила догнать идущих по дорожке сестер.

Павел, у которого от ее близости, от запаха волос и голубого света глаз дыхание перехватило, продолжал стоять навытяжку, боясь моргнуть, чтобы не исчезло чудесное видение, крепко сжимая в руке что-то круглое и теплое. Он бы так и год простоял, да почувствовал затылком что-то недоброе. Обернулся. Так и есть. Курносов зубы скалит. Стоит в сторонке чуть позади и таращится. Павла в испарину бросило. Неужто заметил, как княжна памятку передала? Да нет, не мог. Он сзади стоял, чуть сбоку, справа, а княжна медальон ему в левую руку положила. Не мог заметить. Павел тут же сделал вид, что поправляет винтовку, затем за табаком в карман полез и заодно подарок в нагрудный карман опустил. А как только Никулин вернулся, в уборную побежал, чтобы рассмотреть подарок.

Оказался небольшой овальный золотой медальон на цепочке. А когда Павел его открыл, увидел в нем фотографический портрет Марии Николаевны, она сидела вполоборота, с длинными распущенными волосами, вся в белых кружевах. Павел так залюбовался изображением, что очнулся, лишь когда в дверь застучали.

— Ну чего застрял, вылазь давай! — грубо окликнули снаружи, и Павел тут же узнал голос Васьки Курносова.

— Ничего, подождешь. Запор у меня, — ответил ему Павел, спеша надеть медальон на шею и спрятать под гимнастерку.

— Да хоть понос! Вылазь, говорят!

А когда Павел выходил, таким взглядом его окинул внимательным, будто знал, зачем Павел в уборную ходил.

На следующий день Павел опять видел семейство на прогулке, но больше Мария Николаевна к нему не приближалась, улыбнулась издали, и все. Потом монахини из монастыря яйца принесли и сливки, и Павел очень радовался за наследника и княжон, что наконец-то комендант проявил к ним хоть какое-то сочувствие. А вечером уже после ужина Юровский зачем-то прислал в помещение команды в дом Попова поваренка Леньку Седнева, который с царской семьей все это время жил и с которым наследник играл. Павел попытался узнать, зачем мальчонку отправили, но никто толком ничего не знал, это уже сам Ленька шепнул Павлу по секрету, что к нему дядя приехал и комендант обещал им свидание устроить. Павел долго об этом размышлял, пытаясь понять, что затеял комендант, и если дядя приехал, то зачем Ленька до сих пор у них сидит и даже постель ему готовят. А если не приехал дядя, то что тогда? Павел весь вечер провел в необъяснимой тревоге.