sВОбоДА - Юрий Козлов

«Ты мне льстишь, — ответил Егоров, давно поставивший на себе крест, как на рвущей удила пассионарной личности, — я не в волчьей шкуре, а вообще без шкуры, так сказать, блеющий шашлык. А может быть, я — заяц. Или живой гусь в магазине „Битая птица“. Вот почему я стараюсь держаться подальше от мест, где ходят решительные ребята, вроде тебя. Я пойду к тебе работать, но только не в сауну с минеральной водой. Твой центр просуществует максимум три года. В России много идиотов с деньгами, но даже им нужен результат. Если ты организуешь клинику с современным оборудованием и грамотными специалистами, я, пожалуй, соглашусь, но только не главным врачом и без права подписи на финансовых документах».

«У меня отменный аппетит, — подмигнул Егорову Игорек. — Мне потребуется много мыслящего, а главное, складно блеющего шашлыка».

Егоров как в воду смотрел. Год Игорек не слезал с телеэкрана. Затем просочился в Думу (плакаты не потребовались) по списку правящей партии. Через год удачно избавился от центра, сославшись на парламентский регламент, запрещающий депутатам заниматься предпринимательской деятельностью. А на излете депутатства после недолгой заминки грамотно решил вопросы с долгосрочной арендой особняка в переулке у Садового кольца, где и поместил свою новую клинику.

Всю свою жизнь Егоров учился смотреть в воду жизни, пытаясь сквозь муть и завихрения, коряги и водоросли, стаи мальков и зеленые шнуры кувшинок и лилий разглядеть дно, на котором, как на странице книги судеб, писалось будущее. Легче всего угадывалось будущее проходимцев: им почти всегда везло, они добивались, чего хотели. Быстрое течение, природу которого Егоров не вполне понимал, несло их поверх камней и затонувших бревен к поставленным целям. Некоторые — самые наглые — иногда напарывались на камни и бревна, но это было исключением из правила. Уделом честных, порядочных людей были труд и нищета. Тяжелая несправедливость расплющивала их, как глубоководных рыб, прижимала ко дну, лишая маневра. А вот у мыслящего, складно блеющего «шашлыка», у ягнят в волчьих (рыбьих?) шкурах, мечтающих об орденах зайцев, типичных или нетипичных представителей «интеллигентного быдла» маневр был. Некоторые встраивались в пенный след проходимцев. Не высовываясь на поверхность, шли в кильватере. Другие хотели, но не могли преодолеть притяжение «магнита» по крайней мере двух евангельских заповедей — «не убий» и «не укради», вынужденно придерживались относительной добродетели. Третьи — основное, так сказать, стадо (или грунт) — суетливо плавали ломаными маршрутами, урывали что-то для себя, «мутили» воду, поднимая со дна ил.

Это был ил телеэкранов, глянцевых журналов, ток-шоу, сериалов, лотерей, выборов, известий о катастрофах и ошеломляющих научных открытиях, бестселлеров и новых лекарственных препаратов. Он делал воду обманчиво сладкой, давал надежду на исполнение желаний, счастливый случай, могущий изменить судьбу. Он, как пропасть под ногами, завораживал, лишал воли, скрывал внутри беснующегося во тьме лазерного шоу железную конструкцию: мерзавцам и негодяям — все; честным и порядочным — ничего, вернее закон, который суров, но только по отношению к ним.

Егоров подумал, что определение «мыслящий шашлык» — неточное. Ил питался этим шашлыком и сам был им же. Люди ила — так, по мнению Егорова, следовало называть тех, на ком держался, точнее, в кого, как в вонючее болото, проваливался мир. Когда-то, возможно они были «существами грунта», как выразился Игорек, но грунт сгнил, превратился в ил. Поверх ила гордо ползали тритоны, привыкшие к новой среде обитания. Егоров к ней, в отличие от Игорька, так и не привык. Он не знал собственного будущего. Точнее знал, но не хотел верить, надеялся на чудо… ила.

Или — в иле.

В клинику Игорек подбирал специалистов, как будто взяв за образец Егорова. Это были профессионалы с повышенным уровнем цинизма и пониженным уровнем гражданского и социального самосознания. Они не верили в государство, власть, справедливость, закон, порядок и далее по списку. Они, вздумай Игорек задержать им зарплату, не стали бы объявлять забастовку, искать правду у профсоюза, давать интервью журналистам. Но при этом они хорошо делали свое дело, потому что это было единственной их гарантией от нищеты, единственной возможностью обеспечить себе относительно сносное существование. Их не надо было ломать и строить, потому что они сами давно сломали себя и выстроились под чужую волю.

Каждый — на доступном ему уровне — стремился установить истинную причину недомогания пациента, дойти до сути болезни, до той самой Кощеевой иглы, таившейся в яйце, которое в свою очередь находилось в птице, птица — в рыбе, рыба — в звере и так далее. Каждый — никоим образом не ограничивал себя в выборе методов диагностики и лечения. Похоже, коллеги Егорова вослед деду Буцыло полагали, что медицинская наука — забор, ограничивающий вытоптанный, замусоренный рецептами, как осенними листьями, газон, настоящее же исцеление, как сказочный зверь единорог, пасется где-то там, поверх рецептов за пределами забора.

Игорек был не просто талантливым, но и идущим в ногу со временем бизнесменом. Он обязал сотрудников вести блоги для общения с людьми, которые еще не стали пациентами клиники, но теоретически могли ими стать. До определенного момента корреспонденты получали бесплатные советы по разным направлениям медицинской науки — кто страдал от подагры, кого беспокоили головные боли, кто мучился от недержания мочи, кто-то забыл, что такое полноценный оргазм. Но как только интернетовский «френд» созревал, переходил черту, допустим, присылал рецепт, или выписку из истории болезни, советы становились платными. Ну а дальше, понятное дело, оставался единственный путь — в клинику.

Если урологи, гастроэнтерологи, кардиологи работали, как часы: две недели переписки — и в регистратуру, то у Егорова, учитывая специфику его контингента, так не получалось. Блогосферные собеседники то засыпали его сообщениями, то впадали в ступор, замолкали на недели. Многим из них вполне хватало виртуального общения.

Егорова это вполне устраивало.

Но не Игорька.

Он распорядился приобрести для Егорова самый современный портативный ноутбук со встроенной видеокамерой, чтобы тот мог видеть лица собеседников, интерьеры их квартир и, соответственно, безжалостно отлучать от переписки «нищую сволочь». Егоров неожиданно привязался к безотказному устройству, как средневековый рыцарь к любимому мечу, дал ему имя — Исай, в мысленных диалогах — Исайка. Он понял, что преодолел некую психическую границу, когда пробормотал, устремляясь в компьютерном салоне к полкам с чехлами: «А сейчас, Исайка, мы выберем тебе пальтишко. Какое тебе нравится?»

«Странно, что у тебя недобор по Интернету, — однажды сказал Егорову Игорек. — Я всегда думал, что Интернет — идеальная среда обитания психов, где каждый из них находит то, что ему надо».

«Это так, — ответил Егоров, — поэтому они и не хотят лечиться. Психи в Сети, как рыбы в воде. Сеть — их мать, первая любовь, верный друг, сладкий грех — и так далее до самой могилы. Они никогда не променяют Сеть на клинику».

«Но кто-то же приходит», — заметил Игорек.

«Только те, кому я интересен, — сказал Егоров. — Но я не могу заменить им Сеть».