Архангел - Роберт Харрис

— Ладно, Феликс. Так что ты думаешь?

— Цель операции «Мамонтов», — осторожно начал Суворин, — выяснить, каким образом из фондов КГБ были выкачаны пятьсот миллионов рублей, где их припрятал Мамонтов и как эти деньги используются для финансирования противников демократизации. Мы уже знаем, что именно он подкармливает этот грязный листок красных фашистов...

— «Аврору»...

— «Аврору»... Если к тому же он тратит эти денежки еще и на оружие, меня это интересует. Если же он покупает мемуары Сталина или продает их... что ж, это болезнь, но...

— Речь не просто о мемуарах, Феликс. У этой вещи большая история. Есть целое досье на эту тетрадь, она была одной из легенд Лубянки.

Суворин расхохотался. Неужели старик говорит серьезно? Тетрадка Сталина?! Но тут он увидел выражение лица Арсеньева и поспешил закашляться.

— Извините, Юрий Семенович... простите. Если вы относитесь к этому серьезно, то и я, конечно, так же отнесусь.

— Ну-ка, прокрути, пожалуйста, пленку еще раз, Феликс! Никак не научусь пользоваться этими проклятыми машинками.

И толстым волосатым пальцем он передвинул магнитофон по столу. Суворин подошел к нему, и они стали вместе слушать: Арсеньев — тяжело дыша и оттягивая кожу на толстой шее, что он всегда делал, когда чуял беду. «По поводу?» — «Черной клеенчатой тетради Иосифа Сталина».

Они все еще сидели, пригнувшись к магнитофону, когда в кабинет тихо проскользнул Нетто, в три раза бледнее обычного, и сообщил скверную новость.

Феликс Степанович Суворин в сопровождении Нетто с мрачным видом вернулся в свой кабинет. Путь из кабинетов начальства, расположенных в западной части здания, на восток, к оперативникам, был длинным, и пока они шли, человек десять с улыбкой здоровались с Сувориным, так как в этих спроектированных финнами, выложенных финской плиткой коридорах майор считался родившимся в рубашке, человеком с большим будущим. Он говорил по-английски с американским акцентом, выписывал основные американские журналы и собирал пластинки американского джаза, которые слушал вместе с женой — дочерью одного из наиболее либерально мыслящих экономических советников президента. Даже одежда на Суворине была американская: рубашка на кнопках, полосатый галстук, коричневая спортивная куртка — все это память о многолетнем пребывании в Вашингтоне в качестве резидента КГБ.

Так и кажется, что сотрудники, натянувшие зимние пальто и спешащие по коридорам, чтобы успеть на автобус, который повезет их домой, думают: «Вы только посмотрите на Феликса Степановича! Идет вторым номером после этого старого толстяка Арсеньева и вот-вот возглавит все управление — в тридцать-то восемь лет! И не какое-нибудь, а контрразведку, одно из самых засекреченных управлений, занимающееся разведкой деятельности иностранцев на территории России. Вы только посмотрите на этого выдвиженца: он спешит к себе в кабинет, чтобы сесть за работу, тогда как мы едем домой отдыхать...»

— Доброго вам вечера, Феликс Степанович!

— Привет, Феликс! Не вешай носа!

— Опять, вижу, допоздна будете работать, товарищ майор!

Суворин улыбался, кивал, неопределенно помахивал трубкой, не отвлекаясь от своих мыслей.

Сведения, сообщенные Нетто, были немногочисленны, но красноречивы. Непредсказуемый Келсо вышел из квартиры Мамонтова в пятнадцать ноль семь. Суворин отбыл оттуда через несколько минут. В пятнадцать двадцать две Людмила Федоровна Мамонтова тоже вышла из дома в сопровождении охранника Виктора Бубки и отправилась на ежедневную прогулку в Болотный сквер (учитывая, что она все забывает, ее никогда не отпускают одну). Поскольку у дома остался дежурить всего один человек, за ними никто не пошел.

Они не вернулись.

Вскоре после 17. 00 сосед, живущий в квартире под Мамонтовыми, услышал доносившиеся оттуда истерические крики. Он вызвал лифтера, квартиру с большим трудом вскрыли и обнаружили госпожу Мамонтову в шкафу в одном белье. Она была там заперта, однако сумела все-таки ногой выбить доску из дверцы. Ее отправили в поликлинику дипкорпуса в крайне удрученном состоянии. Она умудрилась сломать себе обе щиколотки.

— Должно быть, это способ оторваться от слежки, если надо срочно исчезнуть, — сказал Суворин, придя к себе в кабинет. — Мамонтов уже давно держал про запас этот вариант, приучая нас к ежедневным прогулкам жены. Вопрос в том, какая возникла в этом необходимость сейчас?

Он нажал на выключатель. Тотчас вспыхнули неоновые панели. Из кабинетов руководства видно было озеро и деревья, а кабинет Суворина выходил на север, на Московскую кольцевую автодорогу и многоэтажные башни жилого массива. Суворин плюхнулся в кресло, схватил кисет и забросил ноги на подоконник. Он увидел в стекле отражение вошедшего Нетто, закрывавшего за собой дверь. Арсеньев зря пропесочил его — парень этого не заслуживал. Если кто и провинился, так это Суворин, ведь именно он послал Бунина следить за Келсо.

— Сколько наших людей дежурит у квартиры Мамонтова?

— Снова двое, товарищ майор.

— Надо разделить их. Одного пошли в поликлинику следить за женой, другой пусть остается на месте. Бунин пусть будет при Келсо. В какой он гостинице?

— «Украина».

— Хорошо. Значит, если он идет по Садовому кольцу на юг, то, скорее всего, возвращается в гостиницу. Позвони Громову в Шестнадцатое управление и скажи, что нам нужен перехват всех разговоров Келсо. Он скажет, что у него нет для этого ресурсов. Сошлись на Арсеньева. Чтоб через пятнадцать минут у меня на столе лежала бумага, разрешающая перехват.

— Есть, товарищ майор.

— С Десятым управлением я свяжусь сам.

— С Десятым, товарищ майор? Десятое — это же архив.

— По словам полковника, там должно быть досье на эту сталинскую тетрадь. — Недаром ее называют легендой Лубянки! — Мне надо придумать повод посмотреть это досье. А ты проверь дом на Вспольном — что там сейчас? Господи, как же нам нужны люди! — Суворин от безнадежности изо всей силы стукнул кулаком по столу. — Где Колосов?

— Он вчера вылетел в Швейцарию.

— Есть у нас еще кто-нибудь? Барсуков?

— Барсуков в Иванове с немцами.

Суворин тяжело вздохнул. Беда в том, что операция эта — полная туфта. У нее нет ни названия, ни бюджета. По сути, она даже нелегальна.

Нетто быстро записывал указания.

— А как вы хотите поступить с Келсо?

— Продолжим наблюдение.

— Не будем его брать?

— За что? И где мы его станем держать? У нас же нет камер. И нет законного основания для ареста. Сколько времени Мамонтов отсутствует?

— Три часа, товарищ майор. Уж извините, что я... — Нетто чуть не плакал.

— Забудем, Виссарион. Ты тут не виноват. — И Суворин улыбнулся отражению молодого человека в стекле. — Мамонтов проделывал такие трюки, когда мы с тобой были еще в животе у матери. Ничего, мы его найдем, — добавил он с уверенностью, которой не чувствовал, — рано или поздно. А теперь иди заниматься делом. Мне надо позвонить жене.