Дневник чужой жены - Лариса Соболева

– Это кто был?

– Следователь.

– А что ему от тебя нужно? – предельно удивился Миша.

– Не поняла. Задавал дурацкие вопросы…

– Следователи дурацких вопросов не задают, – насторожился Миша. – Почему он пришел к тебе?

– Ой, не бери в голову. Спрашивал об одном человеке… которого я давно не видела, поэтому ничего толком не рассказала. Я пойду к себе, извини.

Она сгребла листы и поспешила в кабинет, так как не могла избавиться от неприятных ощущений после беседы со следователем. Сначала хотела собраться и поехать домой, но вспомнила, что не дочитала несколько страниц из дневника Вальки. Нина даже не присела, ведь текста немного. Если пропускать порнографию, а ею Валькины опусы изобилуют, то прочесть можно за пять минут. Сейчас Нину интересовало развитие сюжета.

Я выдержала паузу – неделю. Думаю, этого достаточно. Пришла к нему в офис и не ошиблась. У Глеба загорелись глаза, участилось дыхание, он этого не скрывал. Я сказала, что, если он хочет, мы будем встречаться тайно. Тайные встречи придают остроту, бодрят. И это нормально для людей, которых сильно влечет друг к другу. Он думал, опять думал, что-то решал в уме. Очевидно, он решал нравственные проблемы, ему надо было помочь. Я оседлала Глеба. Близость тела, которое он хочет, должна перечеркнуть все границы. Он сказал, что в кабинет могут войти. Я только рассмеялась, ведь он меня плохо знает. Разумеется, ни он, ни я не хотели, чтобы нас застукали на месте преступления. Но именно этот фактор подогрел меня. (Большой кусок непристойных откровений Нина пропустила.) Все, он пропал. (Тяжелую порнуху Нина тоже пропустила.) Мы осквернили кабинет, правда, никто не вошел. Приводя себя в порядок, я думала: а как бы он вел себя, если б вошел кто-нибудь из его сотрудников? Я представляла самую разнообразную реакцию, которая почему-то смешила меня и вряд ли соответствовала действительности. Вот тут-то он и сделал мне предложение выйти за него замуж. Это меня смутило, в конце концов я не собиралась замуж. Однако в моем отношении к Глебу и к себе есть ненормальность, я понимала это. Глеб мне приятен, с ним хорошо, чего же еще надо? Но что-то мешало сказать мне: да, согласна. На этот раз думала я, а он сказал, что любит меня и теперь не отпустит, даже если захочу уйти. У меня было ответное предложение: ничего не менять, оставить все как есть. Но он категорично настаивал на законных отношениях, говорил, что прятаться по закоулкам ему противно. Законные отношения? Честно сказать, на меня такие слова наводят скуку. Но, может, так будет лучше. Я согласилась…

А следующие строки все же заставили Нину присесть на стул. Она пробежала глазами две последние страницы, задумалась. Это было самое настоящее потрясение. Ее уже не занимало, чем и как привязала Валька Глеба, на последних страницах Нина увидела между строк более важные вещи, поэтому вдумчиво перечитала…

Теперь я буду разговаривать с тобой, милый, только с тобой, Глеб. Прошел месяц, вчера мы с тобой поженились. Все эти приготовления раздражали меня, мне казалось, что я готовлюсь к рабству, начнется однообразное и уродливое существование. На меня свалятся обязательства – и уже свалились, – которые я должна буду выполнять, свалятся обязанности, и снова вернется скука, а скуки я боюсь, как смерти. Скука меня убивает, некоторые люди от скуки впадают в депрессию, а я в неистовство. В таком состоянии я не отдаю отчета в своих поступках и могу натворить все что угодно. Но твоя страсть росла, и мне это нравилось. До вчерашнего дня. Ты допустил одну маленькую ошибку, такую незначительную, такую глупую, другая посмеялась бы, и все, возможно, раздулась бы от гордости, что ее безумно любят. Другая, но не я. Понимаешь, милый, я соткана из тканей, которые требуют огня, иначе я становлюсь холодной, как снег. Ты охладил меня. Одной фразой. Ты сказал: «Если ты мне изменишь, я убью тебя». Или зажег меня, что тоже может быть. Сама по себе фраза глупая и вычурная, но твои глаза, твое лицо при этом… Я испугалась, Глеб. Я испугалась тебя. И обрадовалась. Но не тому, что ты меня безумно любишь, а что от тебя исходит жар опасности, какую я ощущала во время скоростного спуска на лыжах. У меня все остановилось внутри, я вдруг поняла, что теперь начался новый этап в моей жизни. И в твоей. Ты мне заменишь тот страх и блаженство, тот поединок насмерть…

И я изменила тебе, милый. Прямо на нашей свадьбе. С шафером. С твоим другом. В коридоре ресторана за портьерой. Пошло? Наверное. Но я находилась на лезвии бритвы, меня возбуждало, что кто-то выйдет из банкетного зала и застанет нас за этим занятием. Мне хотелось, чтоб это был ты. Но мы не попались, все прошло быстро, с неудобствами. Удовольствия я не получила, собственно, для меня не это было главным. И шафер был мне глубоко безразличен, даже неприятен. Как описать мои ощущения? Они ни на что не похожи. Это трепет, риск… да, риск. Я поняла, чего мне не хватало все это время – адреналина, который бывает при смертельном риске! Занимаясь сексом за портьерой, я рисковала. Я отняла тебя у твоей невесты, а потом на свадьбе ввергла тебя в скандал. Как бы ты реагировал? Убил бы меня? Потому что не потерпел бы унижения, стыда и раскаяния? Я не знаю, что бы ты еще чувствовал, наверное, пришел бы в ярость. Я все время слышала твою фразу: «Если ты мне изменишь, я убью тебя». И видела твое лицо при этом. А может, все обернется иначе? Ты упадешь духом, начнешь пить, пустишь по ветру состояние? Но это тоже победа. Моя победа. Не терплю слабых. Я хочу, чтобы ты застукал меня, хочу посмотреть, на что ты способен.

На этом строки обрывались.

– Что же там дальше накатала эта кошка? «Поединок насмерть», – процитировала Нина врезавшуюся в память фразу и вновь ясно увидела: на синем фоне постельного белья – белое тело, желтые кудри волос и кровь… кровь… кровь… – Кто же стал твоей смертью, Валя? Глеб? Или кто-то другой? Не хочу верить, что это Глеб, не хочу. Но если он…

Находясь в полной тишине, Нина смотрела на листы, представляя себе белокурую красавицу и своего Глеба. Что же произошло в спальне? Что послужило поводом к зверскому убийству? О, человек, кромсавший Валентину, очевидно, был страшно зол на нее, впал в бешенство. Это мог быть и Глеб, тогда причина убийства – ревность, простая ревность. А если она ошибается? Нина снова уставилась на листы, как будто они должны сейчас же дать ответы на все ее вопросы. Вдруг она почувствовала холодок, пробежавший по плечам, и ощутила то, о чем писала Валентина: угрозу. Фатальная угроза шла со страниц на столе, обволакивала и душила. Только Нина не радовалась этому, как радовалась Валентина, ей стало тревожно. Страницы белели, притягивали к себе, просили взять их и перечитать. Нина безотчетно отошла к окну, возможно, хотела держаться от Валькиных признаний подальше, чтобы не заразиться ее одержимостью.

Она очутилась перед темным стеклом с собственным отражением. Но в своем отражении Нина не увидела Нину, а увидела совсем другой облик! Поначалу не поняла, что лицо с размытыми чертами из-за темноты снаружи находилось за стеклом. В первый момент показалось, что это чья-то душа украдкой подсматривает за ней, как Нина, только что, читая дневник, подсматривала за Валентиной. Она подумала: «Начитаешься всякой чуши, и померещится призрак». Но лицо не померещилось, не исчезло, глаза были живые, до бровей натянута вязаная шапочка. Вдруг до сознания дошло, что за окном живой человек, живой, а не эфемерный! Бессознательно Нина наклонилась к стеклу, стараясь рассмотреть, кто это… Человек отпрянул и мгновенно растворился во тьме. Нина от ужаса шарахнулась в сторону, нащупала выключатель и выключила свет. Замерла у стены, прислушиваясь к звукам снаружи. Что это было? И было ли? Нет, кто-то действительно отскочил от окна. За ней наблюдали. Кто? Зачем?