Дневник учителя. Истории о школьной жизни, которые обычно держат в секрете - Райан Уилсон

считаете, можно ли здесь провести параллель с третьим актом второй сцены «Бури»?

– М-м-м. – Я пытаюсь выиграть время и вспомнить, что вообще происходит в «Буре», не говоря уже о названных Амелией акте и сцене.

Мне следовало ответить: «Это интересное наблюдение. Честно говоря, я не знаю, но почему бы нам вместе не посмотреть? Мы можем это обсудить на большой перемене, и на следующей неделе ты подготовишь для класса небольшую презентацию о замеченных тобой сходствах». Однако моя неуверенность в себе берет верх, и я говорю:

– Возможно, но мне не хотелось бы надолго останавливаться на этом. Это не так важно.

Учитель учителей

В начале зимы умирает Лиз. Она перестала работать лишь за несколько недель до конца, и это многое говорит о ее непоколебимости, устойчивости и любви к школе. Она была великолепным учителем и образцом для всех, кто был с ней знаком.

Она была учителем в широком смысле этого слова: изумительно преподавала французский и немецкий, и ученики обожали ее. Лиз показала нам, молодым учителям, как не только выживать, но и процветать в этой профессии. Но самое важное, она показала ученикам и учителям, как оставаться терпеливой и человечной, несмотря на страдания, научила быть хорошими людьми.

Конечно, дети приходят в школу, чтобы изучать английский, математику, биологию, историю и остальные предметы, но еще и затем, чтобы стать порядочными, всесторонне развитыми, добрыми и принципиальными.

Если рассуждать с такой позиции, жизнь Лиз была одним длинным уроком.

На поминальной службе, организованной школой, я сижу рядом с Зои. Один из выпускников рассказывает, как равнодушно относился к французскому, пока не попал к Лиз. Он вспоминает организованные ею «Дни непослушания», когда детям позволялось сидеть на полу, есть сладости и читать друг другу детские книжки на французском. По его словам, он даже не осознавал, что учится, и выпустился из школы настоящим франкофилом.

Слушая благодарственные речи учеников, выпускников, учителей и родственников Лиз, включая двух ее замечательных детей-подростков, мы с Зои соглашаемся, что без нее сложно представить, как бы мы продвинулись так далеко в своей карьере, не опустив руки и не оказавшись уволенными.

Миссис Мохнатка

Благодаря Лиз я узнал, как здорово иногда выводить детей за границы звонков, расписаний уроков и коридоров в реальный мир. В Чикаго я убедился, что школьные поездки – это прекрасный способ лучше узнать учеников в другой обстановке и подарить им новые впечатления.

Я вожу детей в театры Вест-Энда. Вообще говоря, они классные, и с ними приятно провести вечер, хоть и приходится угрожать каждому, кто шелестит фольгой от шоколадки во время спектакля, что он будет оставаться после уроков вплоть до Рождества.

Однажды я привел шестьдесят девятиклассников на постановку «Братьев по крови». Мы стоим на тротуаре перед театром, и некоторые ученики мешают пройти людям, возвращающимся домой с работы. После нескольких вежливых попыток обратить их внимание на неудачное расположение я ору: «Встать к стене!» Они немедленно подчиняются, но, к своему ужасу, я замечаю, что случайный прохожий тоже исполнил мой приказ. Очевидно, он решил, что стал жертвой самого непродуманного в мире ограбления. Я заверяю его, что он может идти дальше по своим делам.

Один поход в театр запомнится мне надолго. Кто-то порекомендовал мне постановку под названием «Улица Сезам»[27], сказав, что это чрезвычайно забавный и глубокий кукольный спектакль. Я предлагаю другой учительнице сводить на него десятиклассников. Она говорит, что считает постановку по пьесе Шекспира более удачным выбором, но я убеждаю ее в важности современной драмы, и она неохотно уступает. Мы отправляем родителям письма и быстро набираем группу.

В промежутке между покупкой билетов и походом в театр у меня появляется возможность посмотреть «Улицу Сезам». У меня кровь похолодела. Там сплошная ругань. Одного из персонажей зовут Миссис Мохнатка, а еще есть песня «Все мы немного расисты». Еще хуже – сексуальная сцена, во время которой марионетки сменяют несколько поз.

Я возвращаюсь в школу и рассылаю оплатившим билеты родителям письма с предупреждением, что содержание спектакля оказалось немного более взрослым, чем я предполагал. Никто не отказывается от похода в театр, и когда наступает тот самый день, каждое ругательное слово бьет мне в самое сердце. Когда куклы на сцене соприкасаются своими пушистыми обнаженными телами, учительница, предлагавшая сходить на Шекспира, смотрит мне в глаза и слегка качает головой. Разумеется, дети остались в полном восторге.

Работа во сне

Учитель театрального искусства Джули рассказывает в учительской о том, что произошло с ней прошлой ночью. По словам ее мужа, во сне она резко села в кровати и стала распределять детей по группам: «Ты будешь в третьей группе, а ты, Джози, в шестой. Задний ряд, никаких разговоров!» Затем она легла и продолжила спать, словно ничего не произошло. Муж Джули Пит привык, что учительское альтер-эго иногда завладевает ею наяву, но во сне оно обычно не показывалось.

Мое признание Кэти

На одной из встреч с Кэти я признаюсь, что недавно стал рассказывать людям о своей ориентации. Она, как всегда, поддерживает меня, но потом спрашивает: «Ты собираешься рассказать об этом детям?» Ее вопрос меня удивляет.

Моя первая реакция – категорическое нет. Я здесь, чтобы учить их литературе, а не доверять свои тайны. Зачем мне делиться настолько личными вещами с детьми? К тому же многим родителям это наверняка не понравится – они воспримут это как нарушение границ, которые должны существовать между учителями и учениками, и кто-нибудь точно подаст жалобу. Я отвечаю Кэти, что мне это даже в голову не приходило.

Она терпеливо слушает и говорит, что понимает мои опасения, но затем приводит доводы в пользу признания. Разумеется, это не должно стать громким заявлением. Я просто могу упомянуть об этом во время обсуждения чего-то другого. Хорошие учителя постоянно рассказывают истории, чтобы акцентировать внимание на чем-либо. Если учительница математики, объясняющая детям дроби, рассказывает, как они с мужем ходили в магазин и поспорили, сколько муки им нужно, чтобы испечь пирог на пятнадцать человек, а не на шесть, как в рецепте, почему бы мне не рассказать историю, в которой упоминается мой парень? Давайте ненадолго забудем о том, что парня у меня нет.

Кэти говорит, что даже если жалобы и поступят, их будет немного. Кроме того, они с директором помогут мне разобраться с ними. (К счастью, директор, похоже, простил меня за то, что я лапал грудь его жены.)

Если я мимоходом упомяну своего бойфренда, ученики вряд ли тут же превратятся в геев и лесбиянок.

Кэти говорит, что это важно сделать, потому что на моих уроках могут присутствовать ученики с нетрадиционной ориентацией. Даже если многим из них комфортно в своей шкуре, некоторые чувствуют