Смерть в рассрочку - Борис Сопельняк

Ну кто такой младший лейтенант Шеин по сравнению с Платтеном?! Ему бы поинтересоваться жизнью подследственного, деталями его уникальной биографии, намотать кое-что на ус, а он знай гнет свое: «назовите имена» или «откуда у вас бинокель (это не опечатка, в протоколе так и написано — бинокель) и фотоаппарат?»

А ведь у Платтена было чему поучиться. Выросший в семье столяра-краснодеревщика, горячий, энергичный Фриц вскоре стал швейцарским Либкнехтом — не было митинга, на котором бы он не разбил в пух и прах своих оппонентов и не обрел новых сторонников. Но была у этого трибуна-красавца и любимца женщин проблема, о которой практически никто не знал: еще в юности он перенес тяжелую форму туберкулеза и на всю жизнь остался с одним легким, а чуть позже получил такую серьезную травму левой руки, что вынужден был обходиться одной правой. Но, как я уже сказал, никто и никогда этого не замечал!

Душа общества, пламенный революционер, прекрасный оратор, отчаянный храбрец — вот кем был Платтен в глазах людей. А на самом деле — больной человек, инвалид, маскирующийся под здоровяка. А знаете, что выкинул этот «здоровяк» в 1906 году? Помогая рижским боевикам, Платтен угодил в тюрьму. В то время свирепствовали военно-полевые суды, так что приговор мог быть самым суровым. Его молодая жена Лина Хаит падает в ноги начальства и умоляет отпустить Фрица под залог. Сумма, которую ей назвали, была такой умопомрачительной, что Лина была вынуждена продать все свое приданое, включая кольцо и серьги, которые были на ней, но Фрица отпустили. Оставаться в Риге опасно — ищейки ходят буквально по пятам.

И Платтен решает бежать в Германию. Сговорившись с матросами парохода, идущего в Гамбург, Платтен пробрался на борт. Ищейки шли следом, перерыли все от клотика до киля, но беглец как в воду канул. Лишь после того как отдали швартовы и вышли в открытое море, матросы дали условный знак — и на палубе появился… негр. Это был Платтен: оказывается, все то время, пока рыскали ищейки и судно шло в нейтральные воды, он был в пароходной трубе. Несколько часов висел он там на одной руке. Вот что такое Платтен! А тут — какой-то лейтенантик… Но Платтен на то и Платтен, он переиграет ежовского выкормыша и ускользнет из его рук.

Советник Петлюры

— До 1932 года вы работали в Аграрном институте, а потом перешли в Институт иностранных языков. Кто оказывал содействие в устройстве на работу? — продолжали тянуть жилы из Платтена.

Следователь думал, что это ловко расставленная ловушка, уж в нее-то Платтен попадет, назвав имена покровителей. Но Платтен мгновенно погасил его пыл.

— В институт я был рекомендован Киевским райкомом ВКП(б), — ответил он.

— А кто вам дал рекомендации на предмет оформления советского гражданства? — зашел с другой стороны следователь.

— Инженер Мендельсон и инженер Гольдштейн, с которыми я был знаком по партийной работе в Берлине. Мендельсон, как я уже говорил, арестован, а где Гольдштейн, не знаю.

— Что вам известно об антисоветской деятельности Мендельсона, Гольдштейна, а также Камбера, Яна и других ваших знакомых?

— Ничего! — отрезал Платтен.

Конвейер продолжался… Безусые юнцы надеялись без особого труда сломать немолодого, больного человека, но перед ними был не инвалид, а богатырь, зубр, который оказался им не по зубам. Чем глубже они забирались в биографию Платтена, тем больше в этом убеждались. К тому же всплывали такие имена и такие детали истории страны, что у них зябко передергивало плечи. А прочитав все показания подследственного, они убоялись содеянного и… выдрали из дела более сорока страниц, уничтожив при этом и все фотографии. Как и все остальное, сделано это грубо и топорно: скажем, те же фотографии, скорее всего сожгли, а конверты из-под них оставили.

— При каких обстоятельствах вы были арестованы в Финляндии? — решил переменить тему следователь.

— В 1919 году после первого конгресса Коминтерна я должен был доставить материалы конгресса в Швецию. Кроме того, по поручению Ленина я должен был передать золотую валюту и бриллианты на оказание помощи компартии Швеции. Так как незадолго до этого я сопровождал вагон, в котором Ленин ехал через Финляндию, меня там хорошо знали. Риск ареста был слишком велик, поэтому я взял с собой швейцарскую комсомолку Полингер. Так оно и случилось: полиция охотилась за мной, я оказался в тюрьме, а товарищ Полингер спокойно выполнила задание.

Можно себе представить полуобморочное состояние следователей. Ленин… вагон… бриллианты… золото. Кошмар какой-то! Разве мог самый святой из святых отправить золото каким-то сытым шведам из голодной и холодной России? Ведь шел 1919-й год. Деникин, Колчак и Юденич, кажется, вот-вот возьмут Москву и Петроград, народ вымирает сотнями тысяч, а в Кремле, оказывается, полно бриллиантов, которые за здорово живешь отдают каким-то шведам. Рехнуться можно! Ведь на эти бриллианты можно было купить несметное количество хлеба и спасти тысячи пролетариев и верных советской власти крестьян. Нет, нет, не было этого! Не было и не могло быть! А этот то ли немец, то ли швейцарец врет: не был он в Финляндии и задания Ленина не выполнял!

Выполнял, товарищ следователь, выполнял. И эта страница протокола, к счастью, сохранилась. Сохранилась и другая страница показаний Платтена — тех, которые он давал уже на суде, и эти факты так поразили судей, что, конечно же, не могли не повлиять на приговор.

— В Гельсингфорской тюрьме я находился четыре месяца, — продолжал между тем Платтен, — а потом, как я уже говорил раньше, меня обменяли на офицеров белофинской армии. Я вернулся в Москву. Но мне во что бы то ни стало нужно было попасть в Швейцарию. Добравшись до Киева, я обратился к Антонову-Овсеенко (новый удар по растерявшимся следователям, ведь Антонов-Овсеенко — человек-легенда, именно он руководил штурмом Зимнего), тот выделил мне самолет, и в сопровождении работника венгерского ЧК я вылетел в сторону Будапешта. По дороге мы попали в туман и совершили вынужденную посадку на венгерской территории, оккупированной румынскими войсками. Так я оказался в Бухарестской тюрьме.

И снова тюрьма… Сколько их было в жизни Платтена, как он все это перенес, одному Богу ведомо! Но то, что мог перенести он, не всегда было по силам близким. Румынские власти некоторое время держали в тайне, что в их руках такой известный коммунист, как Платтен, а газеты, узнав о покалеченном самолете, подняли страшный вой, уверяя, что под обломками погибли и пилот, и Платтен. Молодая жена Платтена Ольга Корзлинская (с Линой он уже давным-давно был в разводе — та просто не выдержала нечеловеческого напряжения жизни с Фрицем) не перенесла этого удара и покончила с собой, выбросившись из окна.

А вот дальше в жизни Платтена происходит такой кульбит, что историки до сих пор чешут затылки. Через пять месяцев румыны отпускают Платтена на волю. И знаете, по чьей просьбе? Никогда не догадаетесь! По просьбе… Петлюры. Да-да, того самого Петлюры, который пролил реки русской и украинской крови, борясь за самостийную Украину.

— Я не мог понять, зачем ему понадобился, — продолжал давать показания Платтен, — но вскоре все прояснилось. Петлюра предложил мне выехать в Москву и изложить руководству условия предлагаемого им договора о перемирии с Красной Армией. Обсуждая этот вопрос, я неоднократно встречался в Каменец-Подольском и с ним, и с председателем его правительства Мазепой.