Войсковые разведчики в Афгане. Записки начальника разведки дивизии - Николай Кузьмин

Разведбат был обеспечен всем этим в первую очередь, так как часть гусеничной техники прибыла в район пополнения немного позже (они вместе со мной обеспечивали проход колесной техники через огромнейший овраг или старое русло реки, не помню, но эта «переправа» работала не долго – я в срочном порядке был вызван на подвижный ЦБУ (центр боевого управления) дивизии для получения боевой задачи).

Не успев, как говорится, отдышаться, правда, мои связисты успели заправиться, разведбат получил задачу – обеспечить проводку главных сил 40 армии, участвующих в операции «Маневр», по сухому руслу реки в район кишлака Ишкамыш. Роль авангарда в этом 25-километровом марше мы выполняли с подразделениями инженерно-саперного батальона, вместе с его командиром подполковником Григорьевым.

Совершив марш по своему маршруту и достигнув намеченного пункта, разведбат еще какое-то время выполнял охранные функции, пока все армейские силы не втянулись в долину. Далее в срочном порядке были развернуты ЦБУ армии и дивизии, выставлено охранение. Начальник связи батальона старший лейтенант Валерий Мартынюк, во время получения мной боевой задачи на десантирование, также успел развернуть в «боевое» положение нашу БМП-1КШ, которая в последующем сыграла незаменимую роль в организации связи между абонентами «комбат» – «плацдарм» и далее «комбат» – «руководство». Это был наш ретранслятор.

Получив приказ на десантирование в первую очередь, а параллельно были подготовлены две площадки десантирования: одна для 201 дивизии, другая для остальных десантных частей армии, батальон вместе с приданными подразделениями приступил к подготовке для действий в десанте.

Весь личный состав, исходя из норматива посадки по 12 человек с полной амуницией в вертолет «МИ-8», был разделен на 10 «бортов», т. е. всего на 110–120 человек. (Для справки: разведбат – по штату 348 человек, рота радио и радиотехнической разведки не привлекалась, экипажи танков и БМП остались с техникой плюс больные и раненые на излечении, отпуска, вакансии и так далее, короче – в десанте разведчиков было порядка 90 человек, кроме них еще минометчики и саперы).

С утра 17 июня, чуть ли не с рассветом, мы были на посадочной площадке. Прилетели «вертушки», командир эскадрильи побежал на ЦБУ дивизии для получения задачи, а все, и я со своим «управлением» (часть взвода связи, командир артдивизиона – артиллерийский корректировщик при мне со своими двумя связистами) начали посадку в вертолеты.

Как и было положено, мы сели в вертолет командира эскадрильи. После его возвращения мы немного познакомились, перекурили, посмотрев по сторонам – «пеших» уже никого не было видно. Тогда я залез в вертолет, за мной комэска, борттехник убрал подножку и закрыл дверь. После того как летчики заняли места у штурвалов, я зашел в кабину и сел на откидное сидение между ними (место борттехника), подготовив карту с боевой обстановкой для контроля за маршрутом.

Однако комэска меня быстро-быстро оттуда попросил, прикрываясь: «не положено». По команде все «борта» поднялись в воздух и парами пошли в район десантирования.

Наш вертолет был где-то в середине. Мечась от борта к борту в десантной кабине, я сначала пытался через иллюминаторы отслеживать маршрут полета, но, в конце концов, из-за постоянных виражей потерял ориентировку.

Через 15–20 минут полетного времени началось снижение для десантирования. Первыми зависли четыре «вертушки» (маленькая площадка больше не позволяла), и уже сверху стало видно и ясно, что десантирование происходит под плотным огнем моджахедов. Одна «вертушка» рухнула с 10-метровой высоты и при падении загорелась.

Летчик вертолета – командир звена 335 обвп капитан Герасимов В.С. – все же сумел посадить загоревшуюся машину и тем самым спас находившихся в ней разведчиков.

Было видно, как весь десант разбегался и занимал второпях оборону. Командир эскадрильи сразу прекратил десантирование и дал команду всем «бортам» на возвращение на площадку подскока (мои крики, ругань и удары прикладом автомата в дверь пилотов ничего не изменили), а наш вертолет набрал высоту, и некоторое время барражировали над завязывающимся внизу боем. Топливо кончалось и мы «ушли» тоже, мысленно прощаясь с ребятами. Что будет с ними?

Сели мы уже не на своей площадке, как все остальные наши «борта», а на второй, предназначенной для десантирования частей не нашей дивизии. Видимо, график десантирования для летчиков преобладал в первую очередь, либо он (комэска) и здесь «промахнулся», а может быть, сделал это в отместку мне. Расстояние между площадками подскока было около километра, так что я со своим «управлением» с его всей амуницией и ящиками с боеприпасами шел до ЦБУ дивизии минут 15–20. Жара была в самом разгаре.

Бросив все свое снаряжение, я бегом побежал на ЦБУ искать начальника разведки и начальника штаба дивизии (разведывательный батальон непосредственно подчинялся им). Начальник штаба дивизии был на управленческом БТР Р-145 «Чайка» и вместе с руководителем полетов руководил десантированием мотострелковых батальонов дивизии.

Я попросил НШ дивизии спуститься вниз с БТРа, чтобы доложить обстановку, но это произошло минут через пять, там тоже, видимо, что-то было не гладко. А до этого ко мне прибежал начальник связи батальона старший лейтенант В. Мартынюк и, размахивая руками, сильно крича и ругаясь, пытался что-то невнятно доложить. Первое, что было понятно – наши четыре «борта» (а это 40–45 человек) вели неравный бой в горах с превосходящими силами противника, есть много убитых и раненых.

Был «единственным» на связи, и, как потом стало известно, руководил этой сводной группой командир взвода 1 разведроты лейтенант Артур Ванеев (а где были НШ батальона и командиры рот? Из них двое в первый день были ранены, а замполит разведывательной десантной роты лейтенант Юрий Тропашко погиб).

Доложив наконец-то обо всем начальнику штаба дивизии полковнику О.Н. Волобуеву, я потребовал немедленно отправить остатки батальона к высадившемуся десанту. Но получил ответ: «Идет десантирование других батальонов, свободных «бортов» нет, да график и так нарушен». На мой повторный вопрос: «Но там же люди гибнут?», начальник штаба прикрикнул: «Иди к себе и жди! Не мешай».

Но я не ушел, а залез на БТР НШ. Это «жди» превратилось часа в два. Начальник связи батальона сделал мне выносную гарнитуру на довольно длинном проводе, чтобы, находясь на БТР НШ дивизии, я мог «слышать» лейтенанта А. Ванеева (он уже был ранен в ступню) и хоть как-то владеть обстановкой на плацдарме. В данной ситуации мне оставалось только слушать и подбадривать его. Просил держаться и по возможности беречь людей.

По истечении двух часов наконец-то дошла очередь до нас. Мы заняли места в «вертушках» и пошли на взлет. Незадолго до этого на ЦБУ дивизии просочилась информация, что одна из «вертушек» разведбата сбита и упала в районе выс.1602 (это первоначальное место сброса батальона, согласно плану боевой задачи). Но какой «борт»? Если я за два часа раз десять уже проверил: «кто, где и сколько?»

Подлетев к плацдарму, видим – внизу идет бой. Наш вертолет ушел за склон, завис на высоте 3–4 метров практически над кручей, и борттехник начал толкать нас в люк. Я пытался кричать «ниже», но потом понял, что винтами можем задеть склон. Мы сначала бросали мешки, ящики с боеприпасами (взяли их для тех, кто там уже вел бой).