Французские уроки. Путешествие с ножом, вилкой и штопором - Питер Мейл

Разве мог он отказаться? Получить награду за то, что ты ешь, – об этом можно только мечтать! И разумеется, Садлер сказал «да». А потом позвонил мне.

– Это настоящий сырный пантеон, – хвастался он. – Мне вручат медаль. Праздник продолжается три дня. Вина и ливаро будет хоть завались. Собирай чемодан. Мне нужен помощник.

Вот потому-то одним жарким августовским днем, в субботу, я оказался в Нормандии среди бесконечных фруктовых садов и фермерских домиков, наполовину облицованных деревом. Этот район Франции, богатый зелеными полями, коровами и яблоками, утопающий в сливках и кальвадосе, был, среди прочего, и родиной тех воинов, кто под предводительством Вильгельма Завоевателя покорил Англию. (Кстати, сам Вильгельм, хоть и прославился своим агрессивным поведением, был, по-видимому, щедрым и любящим отцом. Умирая в 1087 году, он завещал своему старшему сыну Роберту Нормандию, а младшему Вильяму Руфусу – Англию. К счастью для мальчиков, в те дни еще не придумали налога на наследство.)

В наши дни происходит обратный процесс, и теперь англичане завоевывают Нормандию. Они скупают фермы, крестьянские дома и особняки, привозят с собой свой мармелад и неискоренимое пристрастие к главному достижению цивилизации – английским газетам. Прохаживаясь по оживленной главной улице Ливаро, я услышал, как брюзгливый английский голос выговаривает киоскеру за непомерную цену на вчерашний номер «Таймс». При всем желании я не могу представить себе француза, который в глухой английской провинции станет жаловаться на цену «Le Monde». Хотя бы потому, что он не найдет там ничего похожего на «Le Monde». Все-таки мы, англичане, чересчур замкнутый народ. Дух моего бывшего босса Дженкинса еще витает среди нас.

Мы с Садлером договорились встретиться в отеле, в самом конце главной улицы. Хорошо зная своего друга, я тут же отправился в ресторан и, разумеется, нашел его там. Он сидел за столиком, потягивал вино и строчил что-то на оборотной стороне конверта.

– Думаю, мне надо будет произнести речь, – заявил он, постучав пальцем по своим запискам. – Вот, возьми. – Садлер протянул мне лист желтоватой бумаги. – Это программа праздника. Ты почитай, а я пока допишу.

Он опять начал строчить на конверте, а я углубился в программу.

В ней было предусмотрено все, чего только можно ожидать от ярмарки сыров такого масштаба: apéritif concert, парад с оркестром, дегустации сыров, дегустации сидра, дегустации кальвадоса, барбекю, аттракционы и большой субботний бал. Нашлось и два сюрприза: в тот самый день должен был состояться «слепой» аукцион[80], на котором предстояло продать сорок amouillantes, то есть стельных коров, а в воскресенье – соревнование пожирателей сыра, победителю которого будет присвоено звание le plus gros mangeur[81].

– Все. – Садлер оторвался от своих записей. – Моя очередь сразу после беременных коров. А потом мы немного поработаем. Надо будет подписать книги.

– Мы?

– Ну да. Стол поставят прямо на улице. Устроят нас со всеми удобствами, вино или сидр – на наш выбор. Я уже обо всем договорился. Ты не пожалеешь.

Я не успел ничего ответить – к нам приблизился один из организаторов ярмарки, дабы удостовериться, что Садлер готов к ожидающей его минуте славы, или, возможно, помешать ему заказать еще одну бутылку вина. Будущего chevalier de fromage увели, а я решил посмотреть на коров, чтобы отдать дань материнству и успокоить нервы перед грядущими испытаниями.

Я люблю коров. Есть в них что-то умиротворяющее. Они редко куда-нибудь спешат. Если наблюдать за ними издалека, они кажутся воплощением безмятежности, двигаются медленно, лениво помахивают хвостами и выглядят очень живописно. Приблизившись, обращаешь внимание на длинные ресницы, мерные движения челюстей и тот факт, что от копыт до груди они обычно покрыты коркой грязи. Однако буренки, собравшиеся на аукцион, видимо, явились сюда прямо из коровьего салона красоты. Они стояли ровной шеренгой, вылизанные до последнего волоска. Их светло-бежевые пятнистые бока блестели, копыта были начищены, как лаковые ботинки, а глаза сияли. Беременность была им к лицу.

Аукцион проходил в полной тишине, если не считать шороха конвертов со ставками. Коровы молчали. Зрители молчали. Покупатели тоже молчали. Казалось, Ливаро погрузился в полуденную дрему. И вдруг этот покой был нарушен треском микрофона и многократно усиленным кашлем человека, прочищающего горло перед произнесением речи. По звуку я добрался до площади Пастер, где Садлеру предстояло войти в историю, и тут же едва не был растоптан клином confrères, пробивающимся через толпу к эстраде. Братья в коричневых бархатных плащах и шляпах, звеня медалями, взобрались на деревянную платформу и выстроились по обе стороны от мэра Ливаро и одинокого англичанина.

Судя по виду, Садлер нисколько не нервничал: он важно прогуливался по эстраде, переговаривался со своими соседями и с королевским апломбом махал зрителям – словом, имел вид человека, с удовольствием ожидающего вполне заслуженных почестей.

Фигура в плаще и шляпе приблизилась к микрофону, достала заготовленный заранее листочек с текстом и начала представление нового chevalier. В Виттеле я уже столкнулся с тем, что подобные речи традиционно представляют собой смесь неумеренных похвал и шутливого перечня всяческих пороков кандидата. Хорошо зная Садлера, я предполагал, что перечисление растянется до самого вечера, но, как ни странно, мой друг отделался парой легких уколов, негодных даже на то, чтобы попасть в колонку сплетен в местной газете. После чего начался ритуал посвящения.

Прежде всего Садлеру поднесли кусок сыра ливаро – очень большой, но сущая ерунда для человека его способностей. Он справился с ним за несколько секунд. Потом ему вручили кубок, вмещающий примерно ведро нормандского сидра – количество достаточное, чтобы затушить небольшой пожар. Это было испытание не для мальчика, но для мужа, и, когда Садлер поднял кубок, толпа затаила дыхание. К чести моего друга должен сказать, что, несмотря на все выпитое и съеденное за ланчем, он сумел опустошить сосуд одним долгим глотком. Зрители разразились аплодисментами, свистом и одобрительными восклицаниями «Ooh-la-la!». Confrères прониклись к новоиспеченному chevalier заметным уважением. Он бесспорно заслужил свою медаль.

Рядом со мной стояла жена Садлера, Лулу.

– Он отлично справился, – похвалил я.

– C’est normale[82], – кивнула она. – Когда дело доходит до выпивки, он еще ни разу не оплошал.

Формальности закончились, и публика приготовилась слушать речь нового члена братства. Будь на его месте я, она продлилась бы не более одной минуты: большое спасибо, польщен, огромная честь, и все тут. Но Садлер слеплен из другого теста. Когда он не ест, то читает лекции в университете, и это, без сомнения, придает ему уверенности. К тому же он бегло говорит по-французски. И не надо забывать, что в тот момент у него внутри плескалось ведро сидра, не считая вина, выпитого за ланчем. В результате мой друг схватил микрофон с таким энтузиазмом, будто собирался откусить от него кусок.