Первый в списке на похищение - Валерий Поволяев

– Звонил.

– И что ты ему посоветовал?

– Посоветовал одно: смириться с судьбой, собрать деньги и покорно вложить их в лапы вымогателям.

– Сразу в лоб? Не слишком ли жестоко?

– А что еще я могу посоветовать? Посоветую что-нибудь другое, он начнет суетиться, поднимет ил со дна, замутит воду и… во-первых, потеряет сына, во-вторых, здорово помешает нам.

– Тоже верно.

– А так пусть делает свое дело, скребет по сусекам зеленые: а мы посидим у него на хвосте, посмотрим, кто там объявится.

– Оперативную группу создал?

– Почти.

– Ладно. Что говорят свидетели?

– Свидетелей немного: две бабаки и водитель белозерцевского «мерседеса». Бабки нормальные: все засекли, а вот водитель, тот нет, тот оказался вареной картошкой – напруденил в штаны от страха.

– Бывает и такое. И что – даже марки машины не помнит? – неверяще спросил Иванов.

– Он не только марки машины, на которой увезли ребенка, не помнит, он даже имени своей матери не помнит, лишь мычит от испуга что-то нечленораздельное, да еще фразу одну – вполне, кстати, связную, произносит, и все.

– Случается такое от испуга, я знаю подобные случаи, – подтвердил Иванов. – Шок, кома, еще есть какие-то мудреные медицинские названия… Что за фраза-то хоть?

– Обычная, шоферская. «Стучит один цилиндр, машина съедает много бензина»… «Стучит один цилиндр, машина съедает много бензина»… Но что за машина была у налетчиков, какого цвета, какой марки и каков у нее государственный номер, мы знаем – дотошные бабули сообщили. Они вообще чуть в перестрелку не угодили. Но от того, что они и номер, и марку засекли, нам не легче.

– Машину задержать не удалось?

– Нет.

– Ясно. А сейчас такой машины уже и в природе не существует. Есть совершенно другая, перекрашенная, с иным номером. Да, ты прав – к Славке надо садиться на хвост. – Иванов хмыкнул: – Бизнесмен! – Слово «бизнесмен» он произнес чуть издевательски, со смешком – с мягким протяжным «е» в середине и в конце. – Не поймаем бандюг – в Славкину баню нам больше не ходить.

– Естественно. Ему не на что уже будет ее содержать.

– М-да, – удрученно произнес Иванов. – Ты, значит, так считаешь, товарищ генерал-майор?

– Не товарищ, а господин.

– Хорошо, что не гражданин. У нас на Лубянке такого еще нет. Ни граждан, ни господ, пока только товарищи.

– Собственно, в эмвэдэ тоже. – В это время зазвонил городской телефон – прямой, мимо «пишбарышни», как говорил Зверев, хозяин кабинета бросил в трубку «вертушки»: – Подожди минутку, Вениамин Константиныч, – поднял трубку городского телефона. – Кхе-кхе, слушаю вас. А-а, это ты, Вячеслав Юрьевич? Легок на помине. Почему легок, спрашиваешь? Да все время думаю о тебе, из головы не выходишь, потому и легок. Как действовать? Как, как… Я же сказал: принимай условия этих бандюг и готовь пятьсот тысяч долларов, другого пути пока, к сожалению, нет. К сожалению… – Зверев поднял указательный палец. – Клиенты тебе попались серьезные, Вячеслав Юрьевич, они могут расчленить твоего Костика, рассовать по трехлитровым банкам и прислать домой, а потом взяться за тебя самого. Это не пустые слова, старик! Ну, пока, пока… – Зверев повесил трубку городского телефона, проговорил, обращаясь к Иванову: – Извини еще раз, Вениамин Константиныч… В общем, ты все слышал.

– Все, – не удержался от невольного вздоха Иванов. – Действуем, значит, сообща?

– Сообща.

Через несколько минут все телефоны Белозерцева, известные генералу Звереву, были взяты на прослушивание.

20 сентября, среда, 11 час. 00 мин.

Белозерцев по-прежнему продолжал пребывать в состоянии растерянности, он никак не мог собрать себя воедино – в голове звенело, в висках плескалась боль, из пальцев выпадали бумажки, руки дрожали, колени тоже – он никогда не думал, что человек может оказаться таким слабым, быстро разрушающимся. Он ощущал, что разваливается буквально на глазах, организм его, который он считал крепким, вечным, на деле оказался изношенным, усталым, дырявым – вон внутри как все сипит, посвистывает, еще немного – дырка образуется и в сердце. И там будет свистеть. Белозерцев посмотрел на свои трясущиеся руки.

Перед глазами у него вновь побежала вертикальная строчка, рассекла пространство сверху донизу, от потолка до пола, он сдавил ладонями виски, стараясь избавиться от этой назойливой строчки, но не тут-то было. Белозерцев шумно вздохнул, согнулся, как когда-то в детстве в ожидании наказания, и затих.

Кто сейчас может его выручить, какой дурак даст ему деньги? А если и даст, то под такие оглушающие проценты, что Белозерцеву потом не то чтобы масло – хлеб не на что будет купить. Причем друзья его, с которыми он ходит в баню, разыгрывает дружеские партии в бильярд, толкает носом кильку в бассейне, первые же и постараются разорить. И будут рады лишней возможности обогатиться.

Плохо его дело, раз этот лысый хрюкающий Зверев сказал, что надо собирать «зеленые» да выкупать сына у налетчиков, – и раз уж Зверев сложил лапки, будто заяц перед роковым выстрелом из ружья, то плохо дело не только Белозерцева – всей России. И будем жить мы ныне по одному закону – закону малины: Белозерцев неверяще покрутил головой: глядишь, скоро «вор в законе» станет председателем Совета Федерации, а заслуженный пахан, прошедший все северные лагеря; сядет на место Черномырдина. Неужели мы к этому пришли? М-да, за что боролись, на то и напоролись.

Второй звонок к Звереву разрушил все иллюзии, которые у него еще оставались, – Зверев открытым текстом сказал: собирай деньги! А это – все, это значит, что несколько лет работы пущены псу под хвост.

Зазвонил «панасоник» – звук у этого аппарата мелодичный, приятный, он всегда нравился Белозерцеву, но сейчас мелодичный звонок подействовал, как удар зубной боли, разломивший голову пополам.

– Ну что, арбуз, – услышал он в телефонную трубку грубый железный голос, – придется все-таки порезать твоего отпрыска, чтобы ты впредь не сходил с тротуара. Сразу видно, арбуз, что тропу в зоне ты никогда не мерял ногами, не знаешь, что такое шаг влево, шаг вправо… Жаль, арбуз! Ну что, получил совет? Милицейский начальник тебе все правильно сказал – набивай торбу деньгами американского производства, иначе… Ты понял, что будет иначе? Делаю второе предупреждение, арбуз – ты совершил две ошибки. Третьего предупреждения не будет. Понял?

В следующую секунду в трубке раздался маслянистый пистолетный щелчок – человек с железным голосом отключился. Белозерцев, старчески кряхтя, с трудом поднялся с кресла, пошатнулся, постоял немного, пробуя ногами пол… Воздух перед ним плясал, клубился, взрывался мутными дымными пятнами, черные строчки пронизывали пространство сверху вниз, рождали в Белозерцеве, как и прежде, боль и холод.

Но как бы там ни поворачивались события, надо было брать себя в руки, выходить из клинча, надо было действовать. Иначе он погубит сына, погубит свой дом и свою семью и в конце концов погибнет сам. Он нажал на кнопку звонка, вызывая к себе секретаршу.