Экс-баловень судьбы - Марина Серова

Поднявшись на последний, пятый этаж, я увидела, что лестница здесь не заканчивается, а имеет еще один пролет, явно ведущий на чердак. Лестничный пролет уходил в темноту, из которой доносился резкий запах табака и слышались мужские голоса. Мальчишки, чтобы не попадаться на глаза ректору, устроили здесь курилку.

Прозвенел звонок, народ стал рассасываться по аудиториям. Я зашла в туалет и дождалась, пока все утихнет. Потом снова вернулась на лестницу, ведущую в темноту. Достав маленький фонарик, я осветила окрестности и действительно увидела на потолке небольшую дверцу, которая была закрыта массивным навесным замком. Судя по воздушным потокам, которые со страшной силой вырывались изо всех щелей, дверь вела не на чердак, а непосредственно на крышу. Переждать можно и на крыше, хотя было бы холодновато, но проблема заключалась в навесном замке. Открыть его мне не составит труда, но как повесить его на место, когда я буду на крыше? А если обнаружат, что замка нет, и начнут проверять? Ведь они, наверное, обходят здание перед тем, как окончательно закрыть его?

Лучше не рисковать. Пересижу в туалете. Я снова отправилась в женский туалет на пятом этаже, зашла в самую дальнюю кабинку, где было замазанное краской окно и грязный подоконник, и, кое-как расположившись на нем, принялась ждать.

Сидеть в кабинке было невыносимо скучно. Тут только я поняла, что во время своих приготовлений упустила одну важную вещь — захватить какой-нибудь журнал или хотя бы кроссворд, чтобы скоротать время ожидания. Я отпила немного кофе, выкурила массу сигарет, а время все тянулось, как резиновое, и конца-края ему не предвиделось.

Закончилась последняя пара, туалет наполнился звуками. Потом снова все стихло, но я упорно сидела на своем подоконнике, понимая, что момент для активных действий еще не наступил. И только в первом часу ночи, когда в коридоре послышались шаги и кто-то выключил в туалете свет, я почувствовала, что время мое близко.

Для верности подождав до часу ночи, я наконец встала с ненавистного подоконника и, захватив свой «дипломат», отправилась к знакомой двери предбанника, ведущего в кабинет Зильберг. Замок оказался настолько детским, что, открывая его, я поняла, что именно чувствовали конструкторы военных самолетов, которым во времена конверсии предлагали разрабатывать утюги. Обидно за специалистов!

Оказавшись в предбаннике, я закрыла дверь и, включив свой фонарик, решила осмотреться сначала здесь. Ничего интересного в столе секретарши не оказалось. Черновики приказов, какие-то текущие документы, ведомости и прочая чепуха. В предбаннике тоже имелся сейф, но он был доверчиво открыт и предоставлял на обозрение окружающих только чистые бланки, пачки бумаги и чайные принадлежности гостеприимной Степаниды Михайловны.

Не найдя ничего достойного моего внимания в помещении секретарши, я покусилась на дверь кабинета ее начальницы. Здесь замок был посложнее, но тоже не слишком замысловатый, много времени он у меня не занял.

Проникнув в кабинет, я первым делом направилась к письменному столу. Кроме стола, у стен стояли шкафы, в которых тоже находилось очень много разных бумажек, но я решила, что шкафами займусь в самом крайнем случае, если уж совсем ничего не обнаружу в столе. Наверняка в этих шкафах упрятана какая-нибудь замшелая «методическая литература», бережно сохраняемая здесь еще со сталинских времен, и если и завалялся где-нибудь меж ее листками полезный документик, мне, чтобы отыскать его, понадобится еще миллион лет провести здесь в заточении. С тоской взглянув на недоступный для меня сейф, я открыла первый ящик стола.

В этом ящике лежали документы текущего пользования. Несколько черновиков деловых записок, чистовые экземпляры, отпечатанные на компьютере, ведомости чистые и заполненные и прочая дребедень, какой предостаточно в арсенале любого мелкого и среднего руководителя. Нечто подобное можно найти даже в моем столе.

Открыв второй ящик, я обнаружила нечто гораздо более интересное. Там находилась документация и лежали черновые заметки по деятельности приемной комиссии, в которой мадам Зильберг принимала живейшее участие. Кроме официальных документов о зачислении, в ящике находились еще некие более подробные данные по нескольким студентам, которые по каким-то причинам обратили на себя внимание заведующей кафедрой общественных дисциплин. И, бегло просмотрев эти более подробные данные, я даже начала догадываться — по каким именно.

В данных были указаны места работы и должности родителей интересных студентов, а в некоторых местах — сделаны карандашные пометки, несомненно, рукой самой Зильберг, указывающие, что вот этот — племянник такого-то, а папа вот этого — двоюродный брат такого-то.

Не слишком уверенная в том, что эта красноречивая находка сможет чем-то пригодиться мне в расследовании, я все же достала фотоаппарат и, включив более сильный фонарик, начала фотографировать заинтересовавшие меня бумажки. Кто знает, может, кто-нибудь из этих мальчиков и девочек имеет какое-нибудь отношение к Разумову? Или к тому, кто как-то связан с Разумовым? Дополнительная информация в этом запутанном деле мне в любом случае не помешает.

Фотографирование заняло некоторое время — заметок было много, и, закончив снимать, я решила глотнуть кофе и немного передохнуть. Безумно хотелось курить, но Зильберг, насколько я могла понять, сигаретами не злоупотребляла — нигде не было ни пепельницы, ни баночки из-под консервов, поэтому малейший намек на запах сигаретного дыма мог вызвать подозрение, а это мне было совершенно ни к чему. В голове уважаемой Веры Иосифовны не должно появиться даже намека на мысль, что в ее отсутствие в кабинете побывали.

Сделав несколько глотков кофе и посидев в начальственном кресле, я продолжила осмотр. Во втором ящике оставалось еще несколько бумажек. Я начала просматривать их, еще не подозревая, что тут-то и кроется та самая удача, которую посулили мне кости. Прочитав первый листок, написанный от руки, я поняла, что это черновик заявления о выплате командировочных. Оказывается, Вера Иосифовна ездила на научную конференцию в Москву, и, судя по тому, что черновик заявления еще сохранился, совсем недавно.

Оставшиеся на дне ящика документы подтверждали, что командировочные Верой Иосифовной были благополучно получены. На квитанциях значилось 16 сентября.

Я посмотрела на календарь, который лежал на столе. Оказалось, что шестнадцатое — это понедельник. Учитывая, что поезда ходят в Москву ежедневно, можно предполагать, что в этот же понедельник Вера Иосифовна и отчалила в столицу нашей родины. Та-а-ак… Вполне возможно, что в момент убийства профессора ее не было в городе… Хотя… учитывая, что она не сама орудовала палками, ее присутствие в этот момент совершенно необязательно. Даже наоборот, очень многие именно ее отсутствие в городе расценили бы как алиби. Но уж конечно, не такой опытный следопыт, как Татьяна Александровна Иванова. Вера Иосифовна, меня вам не провести!

Профессор был убит поздним вечером, во вторник, 24 сентября. Зильберг уехала на конференцию за неделю до этого, 16 сентября. Спрашивается: могла ли она находиться в Москве в то время, когда было совершено нападение на профессора Разумова, и вернуться уже после того, когда все свершилось, тем самым обеспечивая себе иллюзию непричастности? Могла.