Викинг. Последний Конунг - Тим Северин

Мы достигли места нашего назначения – порта Яффа на берегу Палестины – и обнаружили, что здешний правитель не был предуведомлен о нашем приезде. Три дня мы изнемогали от летнего зноя, заключенные на борту дромона, пока правитель запрашивал вышестоящих в столице Рамле, можно ли позволить нам сойти на берег.

В конце концов Харальд, а не покладистый Тирдат, взял на себя решение этого вопроса. Он прорвался на берег, и я пошел с ним в дом правителя, где негодование огромного северянина с длинными усами и странными кривыми бровями произвело устрашающее впечатление, и правитель позволил небольшому отряду произвести предварительный осмотр гробницы, в то время как большая часть рабочих и мастеров Тирдата должны были оставаться на корабле. Когда мы вышли из дома правителя, нас окружила толпа галдящих стариков, каждый из коих предлагал стать нашим проводником. Многие годы они зарабатывали себе на жизнь, провожая благочестивых христиан к их святым местам, но запрет Мюрида Безумного прекратил это занятие. Теперь же они предлагали повозки, палатки, ослов, и все по самой низкой цене. Харальд отрывисто велел мне сообщить им, что в повозках он не ездит, а уж на ослах тем более. Будет нанят тот, кто первым придет к причалу с двумя дюжинами лошадей.

Лошади, которых нам привели, оказались столь малорослыми и тощими, что поначалу мне показалось, что Харальд примет это за оскорбление. Но владелец лошадей, такой же сухопарый и недокормленный старик, заверил меня, что эти создания вполне справятся с задачей, ведь до цели нашего путешествия всего два дня легкой езды. Однако когда Харальд уселся в седло, оказалось, что ноги его свисают почти до земли, да и остальные варяги выглядели такими же громоздкими на своих скакунах. Так что из города выехал весьма неприглядного вида караван, пересек узкую, безводную прибрежную равнину и начал подниматься по каменистым склонам того, что наш проводник с восторгом именовал Землей Обетованной.

Признаюсь, я ожидал чего-то лучшего. Земля вокруг бесцветна и гола, с редкими маленькими полями, возделанными на склонах, с немногочисленными поселениями – жалкими кучками маленьких квадратных глинобитных хижин, а постоялый двор, где мы остановились на ночь, был ветхим и неприютным. Нам предложили грязный двор, где можно было поставить лошадей, ужасную трапезу из гороховой похлебки и тощего хлеба да подстилки, кишащие насекомыми. Но если верить нашему проводнику, человеку весьма словоохотливому и с одинаковой легкостью говорящему на латыни и по-гречески, сухая бурая земля, которую мы пересекали, была удачливее всех прочих. Он подробно перечислял имена святых людей или чудесные события, связанные с каждым местом, мимо какого мы проезжали, начиная с Яффы, на берег которой, как заявил он, огромная рыба извергла пророка.

Когда я перевел эту историю Харальду и варягам, они пришли в недоумение.

– И христиане осуждают нас за то, что мы верим, что змей Мидгарда лежит на дне Мирового океана! – заметил Харальд. – Торгильс, не утруждай себя, не переводи болтовню этого старого дурня, разве что он скажет что-то правдоподобное.

На второй день в полдень мы проехали по мосту, и здесь, раскинувшись на склоне следующего холма, явилась нам наша цель: священный город христиан, Иерусалим. Размером не больше какого-нибудь из пригородов Константинополя, город этот окружен высокой стеной, утыканной по меньшей мере дюжиной сторожевых башен. Огромный храм привлек наше внимание. Выстроенный на возвышении, он вздымался над городом, и рядом с ним все окружающие дома казались карликами.

– Это и есть то место, где похоронен Белый Христос? – спросил я нашего проводника.

Мое невежество его ошеломило.

– Да нет же, – воскликнул он, – это Святая Святых, святыня для последователей Мухаммеда и тех, кто иудейской веры! Гробница находится вон там, – и он указал вправо.

Я посмотрел в ту сторону, но ничего не увидел, кроме неописуемого беспорядка крыш.

Мы въехали в городские ворота, пересекли большой открытый форум с высокой колонной в центре и проследовали по широкой улице с колоннами по обеим сторонам туда, куда указывал проводник. Наше появление вызывало любопытные, а порой и враждебные взгляды толпы. То была удивительнейшая смесь – сарацинские чиновники в просторных белых одеяниях и тюрбанах, купцы в черных плащах и сандалиях кирпичного цвета, женщины под покрывалами, полуголые уличные мальчишки.

Проехав половину улицы, мы оказались у большого проема в череде домов, и проводник объявил:

– Вот оно, это место.

Тирдат пришел в ужас. Нам открылось зрелище полного разрушения. Огромные строительные блоки, расколотые и смещенные, обозначали очертания прежних стен. Груды битой черепицы – вот все, что осталось от кровли. Обугленные балки указывали на места, где огонь способствовал разрушению. Не осталось ничего, кроме пыли и камней. Не говоря ни слова, Тирдат нагнулся и поднял из сорных трав, разросшихся на мусоре, камешек. Он грустно вертел его в пальцах. То был одинокий кубик темно-синей смальты из мозаики, некогда украшавшей базилику – пристанище паломников, приходивших сюда. От самого же храма не осталось ничего.

Наш проводник, подобрав свое просторное одеяние, стал пробираться через груды мусора, жестами приглашая следовать за ним. Харальд и остальные остались на месте. При виде такого разрушения замолкли даже суровые северяне.

Я подошел к Тирдату и проводнику как раз когда этот последний произнес:

– Это было здесь, – и указал на щербины на голом камне. На мой взгляд, это напоминало грубые беспорядочные шрамы, оставляемые зубилами и кирками в Проконнесских каменоломнях, где добытчики мрамора вырубали нужное, а пустую породу – битый камень – швыряли в сторону в кучу.

– Что было здесь? – спросил Тирдат сдавленным голосом.

– Склеп, сама гробница. Люди Мюрида разбили ее на куски.

Потрясенный Тирдат утратил дар речи.

Вожатый провел нас обратно проулками к постоялому двору, где мы и расположились. Несколько часов архитектор не говорил ни слова, разве что попросил меня послать в Яффу извещение, что мастерам, ждущим на дромоне, должно оставаться на месте. Им не имело смысла ехать в глубь страны. Великолепные здания, когда-то стоявшие вкруг гробницы, восстановлению не подлежали.

– Я никак не думал, Торгильс, что столкнусь со столь сложной задачей, – признался мне зодчий. – Задачей еще более устрашающей, чем та, что стояла перед моим дедом при восстановлении храма Святой Премудрости после землетрясения. У него было хотя бы, с чем работать. Здесь же придется начинать все сначала. Мне понадобится твоя помощь.

Вот так и получилось, что я, Торгильс, приверженец Одина, оказался помощником в воссоздании того, что наш проводник называл Гробом Господним. Отчасти моя работа заключалась просто в помощи: держать конец мерной ленты, когда Тирдат делал нужные замеры, и вести записи углов, которые он измерял. Я помогал расчищать очертания разрушенных стен так, чтобы он мог проследить план прежних строений и сравнить с архитектурным планом, привезенным из константинопольских архивов. Я составлял списки материалов, здесь находящихся, кои можно было снова использовать, – уцелевшие части колонн, крупные строительные камни и тому подобное. Но важнейшим моим вкладом в его дело была помощь, каковую я оказывал ему в беседах с людьми, знавшими святое место до того, как оно подверглось разрушению по приказу Мюрида Безумного.