История любви в истории Франции. Том 4. От великого Конде до Короля-Солнце - Ги Бретон

— Ах, возлюбленный государь, — произнес я, обнимая его бедро, — ради вас я готов и на большую жертву: я никогда больше не заговорю с ней, и я в отчаянии от того, что произошло. Простите мою невольную оплошность и забудьте о моем неосторожном поступке.

— Обещаю, — сказал король с улыбкой, — однако и вы держите слово, а об этом никому не рассказывайте.

— Избави Бог! У Вашего величества нет более преданного и почтительного слуги, чем я.

При этих словах я не смог сдержать слез, потому что у меня в мозгах и в глазах много сырости. Король же, заметив это, сказал:

— Вы с ума сошли, зачем плакать?.. Любовь тебя выдала, бедный мой Бриенн: признайся же мне в своей вине.

— Мне не в чем признаваться, — ответил я, — я плачу из любви к вам, а она здесь совершенно ни при чем.

— Пусть будет так. Не будем больше об этом говорить, я и без того сказал тебе слишком много.

— Ваше величество слишком добры ко мне, однако я надеюсь, что никогда больше не совершу подобной ошибки.

Король благосклонно дал мне время оправиться и велел выйти через ту дверь, которая вела в комнату гвардейцев, приставленных к его супруге».

Но Бриенн не сдержал слова, и вскоре весь двор узнал, что король влюбился до полной утраты чувства юмора. Легко представить, какими насмешками сопровождалось это открытие.

* * *

Мадам, которой приходилось терпеть при себе Луизу де Лавальер с трудом сдерживала раздражение. Чтобы утешиться, она решила обзавестись новым любовником и выбрала самого красивого юношу среди придворных — Армана де Грамона, графа де Гиша.

Это был насквозь испорченный молодой человек, в котором изящество и элегантность облика сочетались с крайней грубостью, как, впрочем, довольно часто бывает.

Вот образчик одной из его шуток в изложении очевидца; «Однажды граф, наблюдая за игрой у королевы, за столом которой сидели принцессы и герцогини, заметил, что рука одной из дам юркнула в то место, которое не совсем уместно называть, он же прикрывал его своей шляпой. Когда дама повернулась к соседке, oн коварно убрал шляпу; все присутствующие, рассмеявшись, стали шушукаться, а несчастная буквально сгорела со стыда. Он каждый день устраивал дамам подобные мелкие гадости, однако те все равно бегали за ним».

Впрочем, надо признать, что и сами дамы вели себя в обществе далеко не лучшим образом.

* * *

Когда Мадам начала проявлять интерес к Гишу, молодой красавец уже имел интимную связь: он был любовником Месье…

В самом деле, Филиппа Орлеанского окружала целая группа миньонов: любимым их развлечением было переодеться в женские платья и развлекаться с друзьями, еще не вступившими на ту же дорожку.

Гиш выделялся своей развращенностью даже среди НИУ, а потому был любимцем принца, с которым обращался, как с ровней, и позволял себе абсолютно все. Однажды во время бала-маскарада, рассказывает мадемуазель де Монпансье, «граф, делая вид, что не узнает нас, начал сильно теребить Месье и даже, ударил его ногой под зад. Подобная фамильярность показалась мне вызывающей».

В этом Старшая мадемуазель была совершенно права.

Впрочем, Гиш проявлял интерес и к дамам: злые языки говорили, что «он зажигает свечку, с обоих, концов…»

Генриетта без труда овладела сердцем этого двусмысленного донжуана и допустила его в свою постель. Узнав об этом, Месье был неприятно поражен. Мало того, что миньон изменил ему с женщиной, так эта женщина была в довершение всего его собственной женой. Он кричал, топал ногами, а затем велел призвать к себе Гиша и устроил ужасную сцену с воплями и обмороками. Наконец, он объявил, что прерывает все отношения с прежним любимцем, и удалился в спальню, дабы привести в порядок прическу и заменить серьги…

О новой связи Мадам вскоре стало известно, и по всему Парижу разошлись язвительные куплеты в форме диалога между Генриеттой Английской и Анной Австрийской, где королева-мать в ответ на похвальбу невестки говорила, что «Мазарини, хоть и скряга, но как любовник был не чета Гишу».

Впрочем, при дворе уже назревал новый скандал…

* * *

Осенью 1661 года, когда все только и занимались связью Людовика XIV с мадемуазель де Лавальер, королева безмятежно готовилась стать матерью.

Ослепленная любовью, она единственная не подозревала о том, что происходит, и с полным спокойствием взирала на фаворитку, которая от смущения не смела поднять глаз. «При виде королевы она бледнела и дрожала», — говорит мадам де Мотвиль. В самом деле, робкая и набожная Луиза испытывала несказанные муки, ясно сознавая, что с ложа короля, дарующего мгновения счастья, трудно шагнуть на дорогу, ведущую к райскому блаженству. Поэтому она страдала.

Несколько раз она делала попытку отказаться от свидания, ссылаясь на недомогание, из-за которого не может прийти. Но король находил тысячи способов увидеться с ней. Однажды она вызвалась сопровождать Генриетту в Сен-Клу, где надеялась укрыться от него. Он тут же вскочил на лошадь и под предлогом того, что хочет осмотреть строительные работы, за один день посетил Веисенскпй замок, Тюильри и Версаль. В шесть часов вечера он был в Сен-Клу. — Я приехал поужинать с вами, — сказал он брату. После десерта король поднялся в спальню Луизы. Он проскакал тридцать семь лье только для того, чтобы провести ночь с Луизой, — поступок совершенно невероятный, вызвавший изумление у всех современников.

Несмотря на это свидетельство пылкой страсти, наивная девушка поначалу надеялась, что король станет благоразумнее в последние недели перед родами своей жены. Она не предполагала, что вскоре произойдет дипломатический инцидент, который окончательно сблизит их. Любовь часто приходила на помощь политике — на сей раз политика вознамерилась отдать долг любви…

В начале октября на лондонской улице эскорт испанского посла не пожелал уступить дорогу посланнику Людовика XIV. В последовавшей за этим стычке шестеро французов были убиты.

Узнав эту новость, король, полагавший, что Франции по праву принадлежит первенство во всем мире и при любых обстоятельствах, пришел в страшную ярость и за столом позволил себе несколько нелицеприятных слов по адресу испанского короля, своего тестя.

Уязвленная Мария надулась, что совсем ее не красило, ибо подбородок у нее и без того был тяжеловат.

— Во всяком случае, — добавил король, — я запрещаю вам сноситься с Мадридом.

Королева стала возражать, затем начала защищать отца: в результате супруги поссорились, что позволило королю целиком посвятить себя любовнице. Такой возможности он не мог упустить. И Луиза, которой казалось, что она может вернуться на истинный путь, теперь проводила с ним почти каждую ночь, испытывая в его объятиях и несказанное наслаждение, и сильнейшие угрызения совести…

Согласно этикету того времени любовники не должны были запираться, дабы ни у кого не возникло дурных подозрений. Но им можно было никого не опасаться, ибо «они были защищены от непрошеного вторжения столь же надежно, как если бы на двери был наложен железный засов».