Летняя практика - Мария Зайцева

Наверняка, невинная и скромная. Таких очень приятно учить всему новому.

Лену и теперь приятно учить. Она многого не знает, слишком большим козлом был ее бывший мужик.

Но после прошлогодних летних каникул с Данилом…

Ладно, не надо про это, не надо!

Данил слушал воспоминания мужика про их совместное студенческое веселье и зверел от ревности.

Потому что у нее было прошлое. Потому что не с ним было это прошлое. А вот с этим вот мямлей.

Хотя, мямля мямлей, а…

Это Лена не понимает, все еще этого похотливого мудака, походу, другом-подружкой воспринимает. А он всю жизнь ей засадить мечтал. Это прям читалось между строк любым нормальным человеком, который их разговор услышал бы.

И каждый следующий шаг тоже понятен и логичен.

Вспомнить веселые деньки.

Поржать.

Настроить на нужный лирический лад.

Надавить на жалость. Бедный, сука, несчастный. Жена, тварь, бросила, бабло забрала.

Рассказать о своей охеренной любви. Наверно, и в глаза при этом смотрел так, как надо. Жалостливо.

Поцеловать.

На волне жалости и бухлишка утащить в койку.

Вполне себе схема. Рабочая.

И, самое главное, что добрая и ни хрена не рубящая в этом Лена велась!

Данил весь листок сжевал, как козел, пока они целовались!

Хотел выскочить уже тогда, надавать придурку по наглой роже!

Останавливало только то, что не знал, как Лена среагирует.

А вдруг… Вдруг любит она его? А?

Осознание масштабов грядущего говнища поражало воображение.

Данил понял, что привык, очень привык, несмотря на закидоны и сложности, думать, что Лена – его.

Что она его ждет, что хочет его. Просто ей надо перебеситься. И ему надо. Он искренне не хотел прогибаться, не хотел умолять, бегать за ней…

Но в свою постель ее хотел. Осознавал это, мучился, считал тупой зависимостью. Которая портит ему жизнь.

Но отказываться не собирался.

А тут… Неужели она и в самом деле…

Тяжелая, сдавленная ярость медленно расползалась под кожей, постепенно затопляя сознание. Он знал за собой такую херню. Обычно перебарывал.

А тут…

Они наверху целовались. Лена не оттолкнула мужика, не надавала ему по роже. Позволяла себя целовать.

Интересно, ей нравилось, а?

Он спросит, обязательно. И скоро. Главное, чтоб не отправились трахаться прямо сейчас, потому что этого он точно не выдержит.

Что он пережил, пока они целовались, лучше не знать никому. И он тоже вспоминать не будет.

Но, в итоге, Лена оттолкнула мужика и спровадила его прочь.

А чего так? Не понравился поцелуй?

Или решила помариновать?

Чтоб наверняка.

Он же, как понял Данил, какой-то там светоч науки, крутой археолог, Индиана Джонс, мать его…

Все эти вопросы вертелись в голове, пока лез к ней на балкон.

Опять же, отмечая, что забраться – нехер делать. Любой придурок сможет.

Лена закрыла дверь за мужиком, на мгновение прислонилась к ней лбом. И крупно вздрогнула, когда он мягко спрыгнул на пол балкона.

Резко развернулась, и Данил даже через легкую занавеску смог увидеть, насколько огромными сделались ее глаза при виде того, как он идет к ней.

Огромные, испуганные, неверящие… И жадные.

И его до такой степени опять торкнуло этой смесью правильной девочки, хорошей женщины и дикой оторвы, что даже не придумал, что сказать. Тем более, что эти ощущения круто наложились на тщательно сдерживаемую злобу, агрессию, перемешанную с полу выветрившимся алкогольным дурманом и желанием.

Короче, адская смесь.

И Лена попала.

Он шагнул ближе, оглядывая ее, прижавшуюся к двери, жадно и неторопливо. А чего торопиться теперь?

Вся ночь впереди.

Он уж точно кайфанет.

- Данил, ты с ума сошел? Ты что…

- Ты знаешь, что.

- Данил… - она вздохнула, устало покачала головой, - ты так и не понял ничего. Ну не будем мы вместе. Зачем мучить и себя, и меня?

- Не будем. Но похер.

Он сделал еще шаг к ней.

Тонкая, но фигуристая, в майке и шортах, с завязанными в узел темными волосами, она смотрелась совсем девочкой.

И он в очередной раз дико разозлился на нее за то, что в голове такой дикий бардак, что не может разобраться в себе, что хочет его и не пускает, не дает им шанса никакого. Что он, как мудак последний, пляшет вокруг нее, пляшет, пляшет… И никак! Вот никак!

Опять он заставляет, опять он убеждает. Опять она, типа, жертва.

Нихера она не жертва! Вообще ни разу!

И почему это для нее профессор из Питера – прям кандидат, а он, Данил Шатров, практически миллионер в свои двадцать три, нормальный и конкретный чувак – говно на палочке, с которым только повеселиться на одно лето? А потом нахер послать?

Да кто она, бл*, такая, чтоб его посылать?

И в этот раз тоже, походу, собирается это сделать!

Вон, уже и ротик свой раскрыла. Сейчас ляпнет!

А вот нихера!

Он шагнул ближе и резко вжал ее всем телом в полотно двери. Прихватил ладонью за шею, не давая шевелиться. Посмотрел в испуганные и, мать ее, ожидающие глаза…

- Похер мне на все, - припечатал, если не поняла с первого раза.

И жестко впился в дрогнувшие после его слов губы не поцелуем даже, укусом. Не давая возможности даже вдох сделать, ловя ее взметнувшиеся, чтоб оттолкнуть, руки одной ладонью, сжимая, поддергивая вверх, над головой, и припечатывая к двери. Сучка! Будет тут еще рассказывать, что они не будут вместе! Будет тут еще крутить им!

Понимание того, что ее только что целовал другой мужик, и так же залезал языком в рот, трахал ее практически, не добавляло легкости происходящему. Данил яростно кусал мягкие губы, стремясь выгрызть из ее памяти даже само воспоминание о другом, о том, как это вообще может быть!

Только он теперь!

Только с ним!

Только его губы, его вкус, его запах!

Никого другого! Не будет никогда никого другого!

Лена, вначале оторопевшая от грубости и жесткости происходящего, еще несколько раз трепыхнулась, извиваясь, стараясь освободить руки. Она явно задыхалась от его тяжести, от того, что, целуя, он немного сжимал ладонь на горле, не давая доступ воздуха, от его напора.