Дремлющая Бездна - Питер Гамильтон

Эдеард не представлял, когда это произойдет. Даже если сегодня он добьется успеха, вряд ли люди бросятся к нему с поздравлениями и станут спрашивать его советов. Он был уверен, что навсегда обречен оставаться странным подростком, живущим у старого чокнутого Акиима. Когда люди думали, что их никто не слышит, они говорили, что эти двое прекрасно подходят друг другу.

С противоположной стороны к конюшне примыкал загон для мартышек и шимпанзе. Внутри, в гнездах, свернулись клубочками два детеныша. Все остальные разбрелись по территории гильдии и занимались своими делами. Вознаграждений за мартышек шейперы давно не получали, даже кузнец, у которого работало пять особей, не хотел брать дополнительных помощников.

«Возможно, стоит пригласить людей на территорию гильдии, — подумал Эдеард, — показать им, что могут мартышки, если получают правильные команды. Или хотя бы попросить показать Акиима. Надо как–то разорвать этот порочный круг, придать людям смелости». Мечты странного мальчишки!

Рядом с загоном мартышек стояла псарня. Спрос на ген–собак всегда оставался высоким, особенно на тех, которые помогали пасти коров и овец. На псарне восемь щенков крутились вокруг двух кормящих сук, которых сформировал лично Эдеард. Они с Акиимом довели аморфов сразу до продуктивной стадии, минуя длительный период кормления. Эдеард испортил двенадцать яиц, пока добился первого успеха. А идею он почерпнул из древней книги гильдии, где прочитал о кормящих суках, и теперь горел нетерпением испытать этот метод на других видах. После вывода первого экземпляра Акиим, впечатленный упорством Эдеарда, всячески его поддерживал. Между собачьим загоном и помещением для волков располагался главный вход в гильдию. На территории волков бегали шесть подрастающих зверей. Эти существа приносили немало пользы за стенами деревни — волки несли охрану Эшвилля и окрестных ферм, а еще их брали на охоту в лесах, где те успешно истребляли местных хищников Кверенции и даже случайных бандитов. Эдеард остановился и заглянул внутрь. Поджарые твари были покрыты темно–серой шерстью, делающей их малозаметными в окрестном ландшафте, а их длинные морды скалились острыми зубами способными перекусить средних размеров ветку, не говоря уж о чьей–либо конечности из плоти и костей. Эдеард перегнулся через загородку и потрепал по загривкам подросших щенков, на что они ответили радостным визгом, а потом кто–то лизнул его руку горячим гибким языком. У двух щенков на спине имелось по паре рук. Это было еще одно нововведение Эдеарда — он хотел посмотреть, не смогут ли они с их помощью управляться с ножами или дубинками. О чем–то подобном он тоже прочитал в древних текстах. Но, услышав эту идею, обитатели деревни также сокрушенно покачали головами.

Из всех хозяйственных построек больше всего Эдеарда привлекал вольер для птиц. Это было невысокое круглое помещение с арочными проемами на высоте около двадцати футов, под самой крышей, и единственным входом на уровне земли. Пустое пространство внутри пересекали широкие брусья из мартоза. Острые когти за много лет так сточили их, что в верхней части те из прямоугольных стали почти круглыми в сечении. В вольере остался всего один ген–орел, ростом почти с туловище Эдеарда. Верхние конечности у него располагались парами; первая пара поддерживала большие передние крылья, придавая им удивительную гибкость, а заднее крыло осталось простым треугольником, обеспечивающим устойчивость. Продолговатое обтекаемое тело покрывал плащ изумрудно–золотистых перьев, а вытянутые челюсти, немного похожие на настоящий клюв, были усеяны острыми зубами.

Эдеард с улыбкой запрокинул голову, и в ответ на его взгляд птица мигнула трехсегментными глазами. Юноша бесконечно завидовал ген–орлу, его способности свободно парить над деревней, вдали от приземленных и унылых мыслей ее обитателей. Орел обладал удивительно сильными способностями к телепатии, позволяя Эдеарду наслаждаться ощущением развернутых крыльев и обтекающих его потоков воздуха. Нередко Эдеард на целый день связывал свои мысли с сознанием орла и вместе с ним кружил над лесами и долинами за стенами деревни, наслаждаясь опьяняющим ощущением свободы.

Птица расправила крылья, предвкушая возможный полет. «Не сейчас», — неохотно передал ему Эдеард. Орел недовольно тряхнул головой и закрыл глаза, застыв в прежней величественной позе.

Следующим, перед питомником кошек, стоял инкубаторий — такое же круглое, как и птичник, сооружение, только в два раза меньше. Его окованная деревянная дверь была закрыта и закреплена болтами. Только сюда не разрешалось заходить ген–мартышкам. Наблюдать за работой и содержать его в чистоте полагалось Эдеарду. За дверью, на каменной полке, стояло девять зажженных свечей — по одной на каждое яйцо. Эдеард заглянул внутрь про–взглядом и с радостью убедился, что все зародыши развиваются нормально. После закладки яиц в специальные гнезда до вылупления должно было пройти десять дней. В зимние холода помещение согревалось медленно тлеющими в массивной металлической печке углями, и до полудня Эдеарду надо было выгрести пепел и подбросить топлива. Один из зародышей, решил он, должен вылупиться уже завтра — еще одна лошадь.

Наконец он добрался до кошачьего питомника, самого маленького из помещений, стоящих по периметру двора. Стандартные ген–кошки были небольшими наполовину водяными животными с лоснящимся темным мехом и широкими перепончатыми лапами, без верхних конечностей. Конвенция гильдии классифицировала их как один из стандартных видов, хотя за пределами Маккатрана никто еще не нашел им достойного применения. Только гондольеры брали по паре ген–кошек на лодку, чтобы очищать городские каналы от водорослей и грызунов.

Помещение было прямоугольной комнатой, где стояло несколько каменных столиков высотой примерно по колено. Свет поступал из окон, прорезанных в крыше. Чтобы понять, насколько разросся кимох, Эдеард. проходя между столами, объединил обычное зрение с про–взглядом. Изнутри было видно, что окна уже сузились до небольших щелей, а просачивающийся сквозь них слабый свет приобрел оттенок аметиста. Вдоль каменных столов располагались стеклянные резервуары. Это были древние емкости размером с большой короб, изготовленные еще в те времена, когда строились здания гильдии. Половина из них уже растрескалась, на боковых стеклах остались высохшие водоросли, а на дне лежал слой гравия и сухие хлопья грязи. Пять резервуаров Эдеард сумел привести в порядок для содержания новых кошек, а еще три были переделаны в обычные емкости для воды. На полу в беспорядке лежали гибкие шланги, которыми он пользовался для тестирования способностей своих питомцев. Каждая из пяти кошек лежала на галечном дне своего бассейна, наполненного водой всего на несколько дюймов. Их неподвижные тела величиной с половину человеческого туловища напоминали сгустки блестящей черной смолы. У этих кошек не было никаких конечностей, только по бокам, под складками толстой шкуры, имелось два ряда круглых жаберных щелей. Их головы, настолько маленькие, что казались рудиментами, производили неприятное впечатление, кроме того, на них не было ни глаз, ни ушей. В крошечном мозгу даже про–взгляд Эдеарда мог улавливать лишь слабые отголоски мыслей.

Он весело ухмыльнулся и осмотрел неподвижные тушки, отыскивая малейшие признаки болезни. Здоровье кошек, насколько это вообще было возможно, оказалось удовлетворительным. Тогда Эдеард неподвижно замер и постарался дышать спокойно и размеренно, как учил Акиим; третья рука, как называли в деревне способность к телекинезу, протянулась к первой из кошек. Наконец мальчик ощутил в воображаемых пальцах гладкую черную шкуру и поднял животное с влажного галечного дна.