Дьявольские балы - Лорен Миракл

— Мэдисон, — начал уговаривать Рон,вставая, — я просто хочу посмотреть.

— Вы хотите его забрать! — крикнула я сколотящимся сердцем. — Только благодаря ему я не таю. Я не хочу умирать.Ваши ребята перепутали. Я не должна была умереть. Вы ошиблись!

— Да, но ты же все-таки умерла, — Рон протянулруку. Дыхание с шумом вырывалось из моей груди. — Просто дай мнепосмотреть.

— Не дам! — завопила я.

— Нет, Мэдисон! — В глазах старика загорелсястрах. — Не говори этого! — И он бросился ко мне.

Я стиснула камень и отступила, выйдя из-под сомнительнойпапиной защиты.

— Он мой! — пронзительно крикнула я и в тот же мигуперлась спиной в стену.

Рон резко остановился и уронил руки, на его старом лице яснопроступил испуг. Казалось, весь мир закачался.

— Ох, Мэдисон, — вздохнул старик, — правда,не стоило.

Я всматривалась в него, не понимая, почему он остановился.Потом ледяная дрожь поднялась от ладони, сжимавшей амулет, и прокатилась повсему телу. Как будто меня током ударило. Биение сердца отдавалось во мне,отражаясь от кожи изнутри, потом заполнило меня целиком, словно я снова была…живая. Мгновение спустя лед сменился огнем, будто для равновесия, а потом…Потом все закончилось.

Дыхание перехватило, и я так и застыла, прижавшись к стене.С бешено бьющимся сердцем я посмотрела на Рона. Бедный старик в диковинномодеянии стоял тихо-тихо и казался совсем несчастным. Я боялась шевельнуться. Ноамулет у меня в руке изменился. Он до сих пор чуть искрился той странной силой,и, не удержавшись, я разжала пальцы, чтобы взглянуть на него. От удивления яоторопела.

— Смотрите, — оглушенно сказала я, — он сталдругим.

Рон, согнувшись, плюхнулся на стул, еле слышно что-тобормоча. Я потрясенно выпустила камень из рук и держала его теперь за ремешок.Когда я сорвала его с черного жнеца, это был самый обычный серый камень,обкатанный речными волнами. Теперь он стал абсолютно черным, словно с ремешкасвисала капелька пустоты. Да и сам черный ремешок отливал теперь серебром,бросая отсветы на всю комнату. Черт. Сломала я его, что ли? Но как он можетбыть сломан, если стал такой красивый?

— Когда я его забрала, он был другой, — сказала я,но тут же осеклась, увидев, с каким сожалением смотрит на меня Рон. Позадистоял Барнабас, в лице ни кровинки, в глазах едва ли не ужас.

— Это ты верно подметила, — с горечью сказалРон. — У нас была надежда покончить с этим, как положено. Но не-е-ет,теперь он твой. — Лицо старика исказилось неудовольствием. —Поздравляю.

Я медленно опустила руку. Он мой. Рон сказал, камень мой.

— Но этот камень… Тот парень был не жнец, но камень унего, как у черного жнеца, — к моему удивлению, в голосе Барнабаса звучалстрах. — Она — черный жнец!

— Эй, погодите! — я открыла было рот.

— Черный жнец! — завопил Барнабас. Я остолбенела,когда он достал откуда-то из складок рубашки маленький клинок, точь-в-точь такой,как у Сета, и одним прыжком оказался между мной и Роном.

— Барнабас! — взревел тот и отвесил ему затрещину.Барнабас отлетел назад к двери. — Она не черный жнец, идиот! И даже небелый. И быть им не может. Она человек, даже после смерти. Убери это, пока я несостарил его до ржавчины!

— Но это камень черного жнеца, — заикаясь,проговорил Барнабас и ссутулил узкие плечи. — Я сам видел, как она еговзяла.

— И откуда же она узнала, что это такое, а,Барни? — поддразнил его Рон, и парень отступил, смущенно пригнув голову.

Я с бьющимся сердцем стояла у стены, до боли в пальцахсжимая амулет. Рон презрительно смотрел мимо нас обоих.

— Это не камень черного жнеца. Черный жнец не настолькосилен, чтобы оставить после себя материальное свидетельство своего существования,или… — продолжил он, подняв руку, чтобы Барнабас не перебивал, — иливернуться за срезанной душой. Она обладает чем-то помогущественнее камня, и ониза этим еще придут. Будьте уверены.

Отлично. Просто превосходно.

Барнабас, казалось, пришел в себя, и выглядел теперьобеспокоенным и испуганным.

— Он сказал, что не жнец, но я подумал, он просто хочетнас запугать. А вдруг это правда?

— Я пока не знаю. Но кое-какие соображения у меня есть.

То, что Рон признался в своем неведении, было хуже всего, имне снова стало страшно. Я вздрогнула, старик заметил это и вздохнул.

— Нужно было следить, — пробормотал он. И,обращаясь к небесам, крикнул: — Хороший вышел бы докладец!

Его слова отдались эхом в приглушенной пустоте, поглотившеймир. Я вспомнила, что эти люди на самом-то деле не совсем люди, и взглянула напапу. Он все стоял без движения, как манекен.

Они же не навредят ему? Чтобы скрыть эту ошибку со мной?

— Снова от пыли к звездам, все сначала, — тихосказал Рон. — Мы просто сделаем все, что в наших силах.

С тяжелым вздохом он поднялся. Я тут же встала между ними ипапой. Рон посмотрел на мою поднятую руку, как скучающая собака — на котенка,который хочет преградить ей дорогу и с которым ей просто лень связываться.

— Я никуда не пойду. — Я встала перед папой, какбудто и в самом деле могла что-то сделать. — А вы не тронете папу. У меняесть камень. И мое тело, я больше не таю. Я живая!

Рон посмотрел мне в глаза.

— Камень у тебя есть, но обращаться с ним ты не умеешь.И никакая ты не живая. А притворяться и обманывать саму себя не очень-тохорошая мысль. Но поскольку камень у тебя, а твое тело — у них…

По взволнованному лицу Барнабаса я поняла, что это правда.

— Сет? Мое тело у него? — Мне опять сталострашно. — Почему?

Рука Рона легла мне на плечо, и я чуть не подпрыгнула отнеожиданности. Ладонь была теплая, и я сразу почувствовала его поддержку — нопоняла, что ничего для меня сделать он не может.

— Чтобы ты не смогла перейти на нашу сторону и отдатьнам камень навсегда? — предположил он, и его темные глаза наполнилисьсочувствием. — Пока твое тело у них, ты застряла здесь. Этот камень явномогущественный. Он изменился под стать твоим возможностям смертного. Оченьнемногие камни на такое способны. Обычно смертного, посягнувшего на камень,просто разносит на атомы от перенапряжения.

Я раскрыла рот, и Рон задумчиво кивнул:

— Посягать на божественное, не будучи богом, —верный способ обратить душу в пыль.

Я сжала зубы, сдерживая дрожь.

— Камень у нас, и, вероятно, это дает нампреимущество, — продолжал старик. — Он сейчас пребывает в заточении,как и ты — монетка, что крутится на самом краю.