На Сибирской флотилии - Геннадий Турмов

Мария и Дмитрий родились в один и тот же год, но Мария на три с половиной месяца раньше, что служило неисчерпаемой темой шутливых пикировок о том, кому быть главным в семье.

Мария происходила из семьи потомственных польских дворян. Грамоту о ее дворянстве подписал один из польских королей. Эта грамота стала основанием для зачисления Марии Василевской в Смольный институт благородных девиц в Петербурге, куда семья переехала после смерти ее главы. До переезда Василевские жили в Иркутске, где отец Марии, Стефан Василевский, был магистром фармации и владел несколькими аптеками.

Его жена, Александра Филипповна, в девичестве Ларионова (тоже из дворян) «поместила» (как тогда говорили) Марию в Смольный институт, а сыны Юзефа – в Морское инженерное училище, где тот и познакомился с воспитанником этого же училища Дмитрием Мацкевичем.

Юзеф и привел последнего в свою семью.

Мария училась в институте отлично и закончила его в 1900 году с золотой медалью. В этот же год она и познакомилась с Дмитрием и пригласила его на выпускной бал. Дмитрий был поражен великолепием Смольного дворца, неотразимой красотой его выпускниц, но, конечно, больше всего Марией. Он смущался от «стрелявших» в него лукавых девичьих глаз, краснел, когда выпускницы перешептываясь, смотрели в их с Марией сторону, но твердо решил не отпускать ее от себя ни на шаг.

После этого бала они встречались в дни, когда у Дмитрия были увольнительные, все больше узнавали друг о друге, и глубокое чувство, не замедлившее возникнуть между ними, уже не отпускало их всю жизнь.

Мария рассказывала о Смольном, о его начальнице графине Ливен, которая иногда приглашала воспитанниц к себе на обед или устраивала приемы. Считалось, что это были воспитательные мероприятия.

Марии были чужды всякие сделки и компромиссы. Для нее не было полутонов. И того же она требовала от окружающих ее людей, и в первую очередь от Дмитрия.

Учеба в институте приучила Марию к тщательности и аккуратности. Все вещи, документы, переписка содержались у нее в безукоризненном порядке. По характеру она была очень сдержанна, легкоранима. С людьми сходилась не сразу. В общем, полная противоположность энергичным и предприимчивым Дмитрию и его сестре Лере, с которой, на удивление, она сошлась сразу и безоговорочно.

Империю сотрясали шторма фабрично-заводских забастовок, стачек и крестьянских пожаров.

Еще не был забыт позор Мукдена и Цусимы, десятки тысяч российских семей оплакивали не вернувшихся с войны мужей, братьев, отцов.

Два года бушевала стихия народного бунта, потом страна долго приходила в себя.

Мария в совершенстве владела английским и французским языками, что ей очень помогло, когда Дмитрия вскоре после их свадьбы командировали в Англию принимать строящийся для России на верфи города Барроу (завод Виккерса) броненосный крейсер 1-го ранга «Рюрик».

Туманный Альбион встретил чету Мацкевичей на удивление приветливо. Весь май и почти все лето стояла теплая солнечная погода.

Несмотря на занятость Дмитрия на верфи ему удавалось выкроить время для отдыха и экскурсий по Англии. Мария шутила:

– У нас получился не «медовый месяц», а «медовый год!

Фотографии английского периода и, в частности, отличные и оригинальные открытки художника Гиббса и других английских художников из коллекции Дмитрия Мацкевича сохранились до настоящего время и передаются из поколения в поколение.

Русских офицеров, участвующих в приемке крейсера «Рюрик», разместили в недорогом пансионате, на окраине города недалеко от верфи. Когда Дмитрий возвращался со службы, усталый, пропахший железом и машинным маслом, Мария безмолвно указывала ему рукой на ванную, а он, схватив ее в охапку, кружил по прихожей, осыпая поцелуями. Мария делала вид, что сопротивляется, а нередко присутствовавшие при этом молоденькие горничные кривили в недоумении губки:

– Ох, уж эти русские. Совсем не могут себя вести ни в обществе, ни в семье!

Хотя в душе каждая из них мечтала, чтобы ее вот так же покружил по комнате возлюбленный. И, глубоко вздохнув, горничные отправлялись делать свою опостылевшую работу.

Мария не любила спорить, но иногда, не выдержав восторженных восклицаний офицерских жен по поводу ухоженности английских газонов и красот окружающих город холмов, высказывала свое мнение:

– Красота российской природы не идет ни в какое сравнение с «искусственной» красотой природы Англии, – говорила она. – И русские леса, и долы красивы не «дикой», а первозданной красотой, такой, какой не встретишь нигде в мире. Вспомните известную притчу о том, как однажды английского садовника спросили иностранцы о том, как ему удается содержать газоны в таком порядке? И что ответил садовник: «Надо дважды в день их поливать и дважды в день стричь траву. И так на протяжении трехсот лет». А наша родная природа создавалась тысячелетиями, и ее никто не поливал, а траву косили только на сено.

Как правило, споры на этом заканчивались и разговор плавно переходил к обсуждению английской «овсянки» и яблочного пирога. Тут уж все были едины во мнениях, вспоминая изобилие русской кухни.

Возвращались в Россию Мацкевичи порознь. Дмитрий на крейсере «Рюрик», уже в чине инженер-механика штабс-капитана, а Мария, как и все остальные жены офицеров, преодолев пролив Ла-Манш на пароходе, – поездом через всю Европу.

Разлука была недолгой, и уже в октябре 1908 года Дмитрий получил разрешение для поступления в Горный институт имени императрицы Екатерины II. Этому событию предшествовали долгие споры. Дмитрий доказывал, что ему необходимо получить «штатскую», как он выражался, специальность – не вечно же ему болтаться по морям. Поступая в институт на лесное отделение, ни сам Дмитрий, ни Мария, даже и подумать не могли, что специальность, полученная в Горном институте, так пригодится в дальнейшей жизни.

Через год после возвращения из Англии Дмитрий получил назначение на эсминец «Страшный» судовым механиком. Эсминец «Страшный» входил в состав первой минной дивизии Балтийского флота. В штабе этой дивизии Дмитрий неожиданно встретился с капитаном 2-го ранга Колчаком.

Проходя по коридору, штабс-капитан Дмитрий Мацкевич машинально поприветствовал капитана 2-го ранга, лицо которого показалось ему знакомым. Тот ответил на приветствие, почти прошел мимо, но вдруг остановился и, повернувшись к Дмитрию, полуутвердительно-полувопросительно промолвил:

– Владивосток?..

– Так точно!.. – по-солдатски ответил растерявшийся штабс-капитан, вглядываясь в худощавое с орлиным носом лицо. Где-то он уже видел эту сутуловатую фигуру с глубоко надвинутой на голову фуражкой.

– Александр Васильевич?.. – неуверенно протянул Дмитрий.

– Ну вот, узнал наконец-то, – скупо улыбнулся Колчак. Крепко пожав протянутую Колчаком руку, Дмитрий проговорил:

– Очень рад видеть вас снова.

– Взаимно, – ответил Александр Васильевич и неожиданно спросил: – Как ваша сестрица поживает?